Не ответив тебе на такие мощные стихи, – я, несомненно, обидела тебя. Я поняла вдруг, что ты всегда считал меня умнее, чем я есть на самом деле. Теперь мне понятно, что моё замужество ты вполне мог принять за предательство. Прости меня ненормальную! Ничего не поделаешь: и среди людей с высшим образованием встречаются дуры небесные. Почему «небесные» не скажу… сам догадайся.

Спокойной ночи, Игорёк! Завтра рано вставать…

Робко целую тебя… Маргарита».

Лебедев попытался выровнять дыхание, как после быстрого бега. Сердце его необычно тревожно колотилось. Он впервые за последние несколько лет осознал явственное желание обнять и сильно прижать к себе эту капризную и взбалмошную Маргариту. Он ещё посидел немножко, медленно заворачивая письмо и ни о чём не думая. Мысли его разлетались в стороны и улетали куда-то вверх… но возвращались в каком-то туманном клубке, внутри которого он видел уже другую Маргариту… грустную и озабоченную.

Вскрывать второе письмо ему не хотелось сразу. Он почему-то старался продлить впечатления от предыдущего письма и ничем их не тревожить. Но, глубоко вздохнув, он всё же открыл следующее письмо.

«Здравствуй, мой дорогой, Игорь! Как хорошо обласкало меня твоё письмо! В своей прозе ты тоже можешь быть высоким. Ты запрещаешь мне думать о ненормальностях психики и утверждаешь, что любовь ─ это временная болезнь с длительными осложнениями в виде семейной жизни. Смешно. Но я не смеялась. Я плакала… и мне хорошо было плакать. Я ревела за правду в твоих словах и за горькую правду жизни. Я ревела и была рада своим слезам… как будто бы ты мне разрешил пореветь и пролить слёзы за правду. Вот такие аналогии у нас… Но мне нельзя долго расслабляться. У меня сын, ему уже скоро пять лет, и я должна подавать ему хорошие примеры.

Ты советуешь сместить акценты и писать тебе не о чувствах, а о городе Огре и о работе. Это больше концентрирует внимание и не даёт права расслабляться. Я с тобой соглашаюсь. Хорошо. Слушаюсь. Буду писать о том, что меня окружает.

Спасибо, дорогой Игорь! Со слезами мне стало легче. Я стала даже улыбаться… на работе. Спокойной тебе ноченьки!

Целую тебя, товарищ Лебедев, за комсомольскую поддержку страждущих. Твоя плачущая Маргарита».

Лебедев быстро свернул письмо, засунул его в карман лёгкой куртки и быстро вышел из здания почтамта. Ему захотелось ответить немедленно на полученные письма, но ответить в спокойной обстановке, у себя в комнатке… ответить не спеша. По дороге он переложил оба письма в нагрудный карман рубашки и быстро зашагал к автобусной остановке.

Отчёт для завода переделали за два дня, подправив кое-что в мерах по охране труда и в общих предложениях по профилактике профессиональных заболеваний. Но директор института его упорно задерживал «на всякий случай». Для Лебедева переделка отчёта выглядела небольшим, но явным преступление против всех рабочих и служащих оловозавода, но… он покорно это сделал, подчинившись пожеланиям директора института. Свой гнев и возмущения он позволил себе выразить в письмах к Маргарите, во-первых, чтобы отвлечь семейную женщину от слишком яростных чувств, мешающих нормальной семье, а во-вторых… он, наверное, не смог бы сказать внятно, что в тот момент было на втором месте.