Но девочка спряталась за маму.
– Пани Ванда,– сказала та,– ей только девять лет. Вы уж извините ее за бегство
– Ну что вы, я понимаю. Каждый ребенок хочет быть рядом с родителями.
– Да, конечно. Но не в нашем случае. Пани Ванда,– быстро заговорила мама, стараясь освободить свою руку от Маришиной,– спасите ее. Мы не знаем, что ждет нас. Никто ничего не знает… Поверьте, она единственный свет в моей жизни. Я никогда не оставила бы ее. Но сегодня, сейчас… – Мама повернулась к дочери и сказала решительно, как только она умела говорить: – Мариша, ты должна идти с пани Вандой. Так нужно, понимаешь? Не упрямься, девочка, не дуй губки. Лучше улыбнись мне и папе. Твоя улыбка всегда будет с нами. Возьми с собой книжку. Мы остановились на самом интересном месте. Я заложила эту страницу цветком олеандра, который ты любишь. Пусть он лежит там…
– Ты вернешься, и мы дочитаем ее? – спросила Мариша.
– Обязательно! – уверенно ответила мама. Она посмотрела на пани Ванду и тихо сказала: – Я понимаю, что обременяю вас. Мне больше некого просить…
Пани Ванда расстроенно молчала. Вновь в квартире повисла тишина, словно даже стены в ней ждали ответа. И Мариша про себя тихонько загадала: пусть пани Ванда откажется. Но та только покачала головой и тихо спросила девочку:
– Ты больше не убежишь?
Часть вторая
Величка, 1982 год
Рожена впервые почувствовала приближение старости, когда не смогла вдеть нитку в иголку. Сколько ни вглядывалась в тоненькое ушко, ни щурила глаза – а нитка проскальзывала мимо. Дело было не в очках, очки она давно себе справила. Руки дрожали. Меленькая такая дрожь…На стол руку положишь – сильные, привычные к труду пальцы. С утра до ночи, день за днем обшивала она своих заказчиц. А теперь вот так предательски дрожат руки…
Рожена привыкла быть одна по вечерам. Днем всегда в доме шумно. Женщины приходят забирать заказы. Рассказывают городские новости. Интересуются ее житьем-бытьем. А какое у нее житье-бытье? Уже за семьдесят… Годы пробежали быстро. Больше в работе, чем в отдыхе. Мужа тридцать лет как нет рядом. Внук тоже больше не приедет к ней на своем мотоцикле, не будет форсить перед местными девочками, делая крутые виражи. Так нелепо погиб. Веслава служит у чужих людей. Вот и получается, что одиночество и есть вся ее жизнь… А подругой стала швейная машинка.
И вдруг новость… Веслава приезжает из Америки. Написала письмо, что будет жить пока у нее. Не ладится у нее с Каролем, не хочет возвращаться к нему. Что ж тут поделаешь? Но радость какая! Дочь едет домой. Хоть и маленький, но свой дом. Здесь она росла, отсюда с подружками на всю ночь убегала к реке, здесь с матерью спорила, замуж выходила… Дом, конечно, старый, но родные стены всегда теплые и надежные.
Веслава вернулась в конце августа, как раз на день смерти Збишека. Не пришлось одной Рожене стоять перед могилой мужа, тяжело молчать. Рассказывать ведь нечего. Все суета, пуговицы, кнопки, подкладки, срочные заказы, придирки заказчиц. Иногда до слез доведут. А нынче в доме посветлело. Веслава изменилась – стройная, похудевшая. Коротко подстриглась, прямо голливудская звезда! Вот что Америка с людьми делает!
За неделю переговорили, казалось, обо всем, а Веслава еще и между делом потолки побелила. Не может дочка сидеть без работы. Только вот шить не любит. Говорит, что с детства насмотрелась, как мать ползает по полу, платья выкраивает и подшивает. У нее на швейную машинку стойкая аллергия.
Смотрит Рожена на дочь, думает, как судьба ее теперь сложится. Сказала Веслава, что, может быть, уедет обратно в Америку. Может, даже на Аляску. Улыбается как-то загадочно. Неужели в той стране медом все мазано, что ее обратно тянет?