– Он боится даже находиться здесь, словно мы прокаженные,– сказала мама.

– Хуже, мы – евреи,– ответил отец.

Марише хотелось кричать и требовать объяснений. «Ну и что, что мы евреи?!» Но она не вмешалась, а спряталась в углу комнаты за занавесками, около любимого мамой вазона с олеандром. Там родители, может быть, ее не заметят и не начнут уговаривать идти ночевать к пани Ванде. Она ведь уже сказала им, что не хочет никуда идти.

Но папа, конечно, быстро обнаружил ее.

– Послушай, детка, сейчас не время для капризов. Пойми это, пожалуйста.

– Не хочу понимать! – обиженно ответила Мариша.

– Тогда ты это поймешь потом,– неожиданно строгим голосом поизнес отец.– Мы с мамой должны уехать. А ты останешься у пани Ванды. Ненадолго.

– А почему вы не хотите брать меня в свою депортацию?

– Потому что мы… мы не знаем, как там всё… Понимаешь? Ты еще маленькая, а вдруг там будет тяжело и плохо.

– А тетя Берта не оставляет своих деток,– насупившись, выдала свой главный аргумент Мариша.

– Ей негде оставить их. Кроме того…– Отец тяжело вздохнул и замолчал. Затем поднялся, давая понять Марише, что больше на эту тему говорить не будет.– Дай мне руку, и мы пойдем. Твой саквояж я уже отнес пани Ванде.

– Ты должен еще зайти к мужу пани Рожены, моей портнихи,– напомнила мама.– А Оскару ты написать успел?

– Да. Только когда еще письмо попадет к нему?

Но мама уже не слушала папу. Сжав губы, она держала за руку Маришу и смотрела ей в лицо. Марише даже стало не по себе:

– Что с тобой, мама?

– Я хочу насмотреться на тебя, моя девочка,– ответила мама, и Мариша прижалась к ней так крепко, что почувствовала мамино прерывистое дыхание над своей головой.

Мариша поцеловала маму, тетю Берту и бабушку, показала язык старшему кузену, а младшего погладила по голове. Затем дала руку отцу и пошла с ним к пани Ванде.

Ночью Мариша проснулась и удивилась, что видит в окно звезды. Дома родители плотно закрывали шторы, и в комнате всегда было темно. А здесь серебряные стволы деревьев, как сказочные Гулливеры, высились в проеме окна. И вдруг она вспомнила все события вчерашнего дня. И главное – что это не ее дом. Она вспомнила, как пани Ванда приняла ее и уложила на кровать своей дочери. Она сказала, что Ядвига сейчас в деревне у родственников, там в такие дни лучше для ребенка.

Мариша забралась на подоконник и оглядела чужую улицу. Низенькие дома, аккуратные заборы, фонарь на тонкой шее освещает резную калитку… И тишина. Девочке стало зябко и грустно, словно эта ночь оставила ее одну на всем свете. Мариша посмотрела вниз. Земля, казалось, была совсем близко, и она, не раздумывая, зажмурила глаза и спрыгнула с подоконника.

Дверь открыла мама. И застонала…

Неужели она больше не любит Маришу?.. Отправила ее к пани Ванде. Не хочет ее видеть. Но Мариша прижалась к маме, и та крепко обняла ее… На сердце стало теплее. Значит, все в порядке. Мариша быстро, пока мама не передумала, прошмыгнула в ее спальню. Забралась на большую родительскую кровать и прямо в платье заснула сном почти счастливого ребенка.

Утренний свет так и не разбудил ее. Родители держали шторы закрытыми. Разбудили Маришу их приглушенные голоса. Мариша предпочла лежать тихо, хотя ей очень хотелось броситься к ним обоим и обнять крепко-крепко. Это ведь так просто, они – вместе, как всегда. Она, мама и папа. И завтра они поедут в какое-то далекое путешествие. Мариша возьмет книги, и мама будет читать ей всю дорогу, а может быть, рассказывать сказки.

Мариша прислушалась. Родители спорили шепотом.

– Смилек, мы не можем взять ее на погибель,– сказала мама.