А случилось то, что Константин меньше всего ожидал. В их институт неожиданно явилась комиссия с полномочиями проверить степень учености каждого его работника. Ну и, естественно, у всех худо-бедно, но с этим все было в порядке. А у Конебрицкого, кто на тот час был уже доктором наук, каких-то там бумажек не хватало. Тут же кинулись сочинять, что требовалось, но новорожденный документ встретил подозрения. И, вслед за этим, как скользнувший по живому намек: а уж не самозванец ли возглавлял институт?

Как остывание делает поковку сизой, так посизел Конебрицкий, когда узнал, что вот-вот улетучится в нем потребность. Потому как самые верные его подчиненные Ольга Проняева и Тамара Жилевич подзуживали немедленно подать заявление.

Кинулся было Константин к телефону, чтобы вызвонить кого-то из своих более высоких покровителей, как на рычаг положил свою лапищу Макар Иусов:

– Барана на бойне не нож режет, а тот, у кого он в руках.

Так появился Жирняк.

Он долго о чем-то говорил с председателем комиссии. Потом – еще дольше – о чем-то шептался со всеми шестью его заместителями. И только после этого сказал:

– Езжай вот по этому адресу и жди дальнейших указаний.

Так он оказался на этой даче.

Причем он уже привык быть хозяином положения. А теперь внезапно оказался у него в плену.

Из обслуги на даче был только один глуховатый старик, который топил печку и кипятил чай. Все остальное надо было добывать самому, то есть ходить в магазин, а когда приспело время подойти пятнице – посетить общественную баню, в какой он уже не был, казалось, сто лет.

Там он неожиданно встретил знакомого. Листопадовца. В бытность его прорабом, он работал плановиком в строительном управлении. Клим, как звали земляка, тут, как он выразился, «москвичил», то есть работал в столице, а жил – где придется.

Константин взял бутылку водки и позвал его к себе.

– Ты, – сказал Клим, – говорят, большим человеком стал.

– Да как тебе сказать… – начал Конебрицкий. – Одно время возглавлял институт.

– Какой же? – оживел взором еще трезвый Клим.

– Да не по нашему с тобой профилю.

Он посидел немного в задумчивости, потом произнес:

– И вот теперь решил уйти.

– И – куда же?

– Да еще не знаю.

– А может, к нам ринешься? Прорабом? Знаешь, работенка, скажу тебе…

– А чем вы занимаетесь? – без интереса спросил Конебрицкий.

– Котлы устанавливаем.

– Где?

– Ну там, где скажут. То в колхозах, то на заводах. А сейчас и в домах стали монтировать.

Константин, конечно, понятия не имел, что не только с ним тут повстречался, а вообще появился в Подмосковье Клим Прозоров не случайно. Еще в Листопадовке, прикормив его, Прыга вместе со своей бригадой, что с ним работала, прихватил его сюда. Так сказать, для приманки того же Конебрицкого. И сейчас бывший плановик и играл роль подсадной утки.

– С женой я разошелся, – продолжал Клим. – Ты, наверно, помнишь мою Лидуху?

Константин кивнул.

– Так вот, раньше мои отлучки, что называется, били ее под дых. Так кипел агонизирующий вулкан ее любви.

– А потом? – перебил Конебрицкий.

– И вспомнить смешно. Говорит: «У меня улетучилась потребность в тебе».

– Ну связь тут однородна, – умудренно произнес Константин, – не иначе как любовника завела.

Клим задумался и вздрогнул только тогда, когда «укусил» окурок сигареты.

А Конебрицкий действительно вспомнил эту самую Лидуху. Когда Клим в ее присутствии с кем-либо говорил, то, оборачиваясь к ней, мягчил голос.

Они познакомились перед охотой. Клим пыжил патроны, а Костя развешивал дробь. А в небе заканчивалась гроза. Гром порылся в тучах и, видимо, не найдя то, что искал, углох.