В «Проспекте …» не только продемонстрирована объясняющая сила выдвинутой теории на примерах словарных статей Судьба (Мир I), Солнце (Мир III) и Молва (Мир VI), но и дана подробнейшая к тому времени библиография источников по проблемам лингвистической концептологии.

«Ключевые идеи русской языковой картины мира» в одноименной книге представляют А.Д. Шмелев, Анна А. Зализняк и И.Б. Левонтина. Авторы отстаивают ту точку зрения, что представления человека о действительности, которые в неявном виде переданы в значении слов и словосочетаний, складываются в единую языковую картину, а человек, пользуясь этими словами, «сам того не замечая, принимает и заключенный в них взгляд на мир» [Зализняк, Левонтина и др. 2005: 9]. Ключевые слова русской культуры – душа и тоска, судьба и разлука, справедливость, обида и попрек, а также добираться, довелось, сложилось, на своих двоих, на всякий случай – говорят о нашем восприятии пространства и времени, свидетельствуют о чувствах и типичных взаимоотношениях, обнажают наши намерения в надежде сделать дело, в конце концов приближая к разгадке национального характера.

На сопоставимой исходной позиции стоят Ю.Д. Апресян и его коллеги: В.Ю. Апресян, О.Ю. Богуславская, Е.Э. Бабаева, Т.В. Крылова, А.В. Санников, Е.В. Урысон и другие создатели «Нового объяснительного словаря синонимов русского языка» [Новый объяснительный … 2004]. Поскольку не оставляет сомнений тот факт, что языковая картина мира лингво-, или этноспецифична, отражая способ мировидения, присущий конкретному языку и «отличающий его от каких-то других языков», этот последний «проявляет себя в национально специфичном наборе ключевых идей – своего рода семантических лейтмотивов, каждый из которых выражается многими средствами самой разной природы – морфологическими, словообразовательными, синтаксическими, лексическими и даже просодическими» [Языковая картина мира … 2006: 35]. Следуя плану реконструкции языковой картины мира, используя понятие лексикографического типа, лингвисты воссоздают, например, языковую модель понимания или наивно-языковые представления о вежливости, обсуждают семантику русского достоинства, смирения и понимания.

Складывается устойчивое впечатление того, что фрагментарность является ведущим подходом при воссоздании языковой картины мира. Лингвист выбирает отдельный ее участок и детально исследует на предмет составляющих элементов, систем, механизмов, делающих ее «живой» в пространстве готового текста.

Встает вопрос, можно ли, исходя из частных наблюдений, формулировать выводы об общем содержании и фактуре языковой материи? Ответы предполагаются разные в зависимости от степени научного оптимизма дискутирующих. Ясно одно: некоторые специфические свойства и признаки русской языковой картины уже известны; подтверждает это реферативная статья Ю.П. Князева [Князев 2011]. Перечислим вслед за автором сквозные идеи, или семантические «сгустки», оформляющие наше языковое сознание и управляющие им:

▪ иррациональность – «подчеркивание ограниченности логического мышления, человеческого знания и понимания, непостижимости и непредсказуемости жизни»: авось; безличные конструкции: Его переехало трамваем; Его убило молнией [Вежбицкая 1997: 73–84];

▪ неагентивность – «ощущение того, что людям неподвластна их собственная жизнь, что их способность контролировать жизненные события ограничена»: инфинитивные конструкции типа Не догнать тебе бешеной тройки; Мне не спится [Вежбицкая 1997: 55–73; Арутюнова 1999: 796–814; Падучева 1997: 23]; в том числе производная неагентивность: