– Да, – Мамба слабо кивнула.

Ёнка с горящими глазами подпрыгивала рядом:

– Мы на море, на море, первый раз! Это моя мама!

– Хорошая у тебя мама. Давайте напарник поведет вашу машину. Отдохните. Мы в Ясный берег на турбазу. А вы?

– И мы, – опять кивнула Мамба.

– Хорошо, погнали. Время, – и пошел к автобусу, где уже расселись и нетерпеливо поглядывали на них, приоткрывая занавески, отдыхающие.

Мамба послушно полезла на заднее сиденье. Второй водитель уверенно положил руки на руль, и «Жигуль», не брыкаясь, почувствовав мастера, тронулся следом за автобусом.

Ёнка сразу завела с водителем высокотехнический разговор, дотошно выспрашивая его об особенностях управления именно этим типом автобусов. Тот вполне серьезно ей отвечал. И несколько раз пытался спросить у Ёнки, как же зовут ее маму, но не мог никак найти подходящий момент. В зеркало Мамбе был виден его глаз, временами устремленный на нее, и крепкая шершавая скула. Сама Мамба впала в какой-то ступор, и ей все казалось, что она сидит на крыльце у Силича с яблоком в руке. Даже чувствовался его кисловато-вяжущий вкус во рту. И кисть сжималась поудобней ухватить яблоко, а потом оказывалось, что яблока нет. Мамба встряхивалась. И опять сидит на крыльце. И опять.

И тут вдруг закончился лес, и стало видно, что далеко на горизонте у темного пальто неба занялся огнем самый краешек.

– Ой, – завопила Ёнка. – Мама! Утро!

Мамба очнулась. Водитель явственно вздрогнул.

– Напугала. Так кричишь.

– Ну утро! Утро же!

Мамба тронула водителя за плечо:

– Все. Спасибо. Дальше мы сами.

– Да уже недалеко осталось. Я довезу.

Мамба настаивала, не поддаваясь на его уговоры.

– Нет-нет, сами.

Водитель, что-то пробормотав, замигал фарами. Автобус впереди остановился. Водитель вышел. Мамба вышла тоже, взялась за переднюю дверцу. Водитель близко придвинулся мягким мятым носом, так, что Мамба почувствовала приятный запах мужского парфюма, заглянул в ее черные глаза и попросил дать ему телефон. Мамба пришла в себя окончательно и, засмеявшись, сказала:

– Спасибо. Телефон вам дать не могу. Могу дать яблоко.

И, приняв яблоко от Ёнки, которая уже протягивала его в окошко, с щедростью Евы вложила его в руку водителя.

– Гарбуза, – садясь за руль, тихо усмехнулась себе Мамба.

Мамба ждала, что Ёнка сейчас прицепится: что хотел дядя, проголодался, что ли, но Ёнка ничего не спросила. Мамба удивленно отметила про себя: растет девочка.

Рассветные сумерки завернули машину в сырую простыню. Ёнка ехала притихшая, подложив под себя руки. О чем-то размышляла.

– Мама, – позвала.

– Что?

– А получается, что если бы мы не взяли у Силича машину и не поехали бы ночью на море, этот человек в автобусе, он бы умер?

– Но мы ж поехали. Наверное, ему на роду было написано остаться сегодня живым.

Ёнка опять замолчала, и Мамба подумала, что сейчас Ёнка пойдет вслед за своими мыслями далеко и начнет думать совсем печальные мысли о том, что все не вечны, и только собралась ее отвлечь, как солнце бойко выклюнулось слева от дороги.

– Солнышко! – мгновенно развеялась Ёнкина печаль. Ёнка вытянула солнцу навстречу ладони, как будто подавая на них зерна цыпленку.

И Мамба, заглядевшись на нее, чуть не прозевала момент, как автобус вильнул на развилке вправо. А потом, через какое-то время, на другой развилке влево, и пошло: перекрестки, ответвления, повороты, рощицы, болотца, спуски, подъемы. Мамба удивлялась своей самонадеянности: на море поехали! Да они б сами тут неделю проплутали, а к морю не вышли. И хоть стояли кое-где на перекрестках указатели, но незнающему в них разобраться было почти невозможно.