Мужчина не пытается оторвать от меня ребенка, лишь смотрит с такой болью во взгляде, что мне тоже хочется плакать.

13. 13.

На Машино возмущение он кивает и обещает все уладить с нашим такси. И действительно — достает телефон, бумажник, и через пару минут водитель такси без споров сам помогает Маше отнести и загрузить вещи в грузовичок. При этом несет бережно и даже пару раз поднимается в квартиру, чтобы помочь с особо тяжелыми сумками.

Еще через десять минут с другой стороны двора подъезжает скорая-реанимация. Автомобиль новый, аж блестит, на боку эмблема частной клиники, самой дорогой в городе. Двое врачей перекидываются с мужчиной парой фраз и идут к красному внедорожнику.

Я понимаю, что зрелище сейчас будет очень плохое, и закрываю головку девоки ладонями.

Распахивают водительскую дверь, и им на руки выпадает молодая женщина. Да, Маша права — или пьяна, или что похуже. Лоб разбит, кисть руки распухла.

От холодного воздуха дамочка приходит в себя, пытается встать на ноги, обводит всех мутным взглядом и почему-то смотрит прямо на меня. Презрительно выплевывает:

— А, нашел себе шлюшку… И ребенка подговорил. Всех купил, сукин сын!

Оборачивается на мужчину, который, скрестив руки на груди, наблюдает за ней, и говорит с омерзением:

— Я у тебя все отберу! И Миру тоже! Пусть знает, на кого ты меня променял… На кого ты променял ее мать!

— Оксана, ты не в себе. Сейчас поедешь в клинику. Ты влетела в аварию. И чуть не убила ребенка.

— А на меня тебе наплевать, Костя! И всегда было наплевать! Я хоть убейся! Только Мира! Только ты сам!

— Уже да, — от этих слов веет безнадегой и усталостью. Такой, когда все перепробовал и больше не видишь вариантов.

— Я никуда не поеду! — женщина убирает с лица прилипшие к ссадине белые пряди, размазывая кровь. — Мы с Мирой уезжаем! Я…

Но тут один из докторов делает шаг вперед и прижимает к запястью женщины инъектор. Перехватывает под грудь, фиксируя, гася попытки вырваться, и ждет, пока она уснет. Женщина слабеет, речь становится несвязной, и в итоге она тяжело оседает на руки врачей.

— Сколько она была без сознания? — спрашивает второй врач. — До нашего приезда.

— Пару часов. В этот раз все как-то вышло из-под контроля.

— Ей нужна очистка и терапия. Если меня не подводит опыт — это была передозировка. Просто молодой организм, справился. Вам позвонят из клиники, дадут отчет. Только поставьте подпись как опекун.

Мужчина, которого неадекватная женщина назвала Костей, кивает. Быстро расписывается в документах.

— Девочке нужна помощь? — врач указывает на ребенка, который все реже взрыдывает мне в куртку.

— Нет. Автокресло уберегло, слава богу. Дальше я сам, спасибо.

Я понимаю, что нужно как-то уговорить ребенка меня отпустить. Я трогаю ее за руки — осторожно. Ручки ледяные, и вместо того, чтобы отодвинуться, я засовываю детские ладошки себе в рукава и пытаюсь их согреть.

— О, кажется, тебя просто так не отпустят, — Маша задумчиво оценивает происходящее и решительно направляется к этому Константину. Тихо с ним говорит, многозначительно поглядывая на меня.

У ребенка истерика переходит в икоту, и это нехорошо. Совсем нехорошо. Я осторожно поднимаю девочку на руки — она весит порядочно, но я вполне в силах удержать. И ласково говорю:

— Давай я отнесу тебя к папе. Смотри, как он переживает. Ладно?

Но ребенок мотает головой и только сильнее вжимается лицом в мою куртку.

— Нет! Не хочу к нему. Он маму обижает. Хочу с тобой!

— Да почему со мной-то, я же чужая тетя, — бормочу, а сама почему-то не выпускаю девочку из объятий.

— Не чужая! Пушик тебя выбрал, а еще у него ухо, — всхлипывает она, и рев начинается заново. — Пушик… Мама!