– Рассказывали, но я бы хотела услышать, как это видишь ты. Если не возражаешь.

– Ладно, вот моя версия. Мы занимаемся всем понемногу, от висяков и расследований, запоротых по чьей-то ошибке, до архивных дел, которые по какой-то причине открывают заново. Сегодня у тебя рабовладельцы в Леоне, а завтра – убийство, совершенное в 1984 году.

– Много движухи?

– Не особо. Если тебе хотелось драйва, надо было проситься в другой отдел.

– Да нет, мне здесь нормально, – с непроницаемым видом ответила Рейес. – Иногда хочется действовать, а иногда – посидеть спокойно.

Сарате отправился на улицу Усеры, поговорить с людьми. Пако, официант из любимого бара Чески, видел ее там вчера: пила пиво. Ничего странного он не заметил. Сарате расспросил соседей, хозяина ларька, где она покупала лампочки, батарейки и прочую мелочовку. Но поскольку узнать ничего не удалось, решил вернуться в отдел и взять быка за рога.

– Я должен попасть в квартиру Чески, – заявил он с порога.

Сарате был настроен решительно: прошло уже несколько часов, а от Чески ни слуху ни духу. Теперь не до дискуссий о том, насколько этично вламываться в чужое жилище.

– Я подготовлю запрос судье? – предложил Ордуньо.

– Не надо. Лучше через Рентеро. Его разрешения достаточно, случай-то особый. Но я не могу ему дозвониться: его нет на рабочем месте, и по мобильному тоже не отвечает.

Все повернулись к Рейес. Сарате подошел к ней вплотную.

– Где твой дядя, знаешь?

– Так ты приветствуешь нового сотрудника в первый рабочий день?

Сарате буравил ее взглядом, пытаясь совладать с яростью. Как смеет эта соплячка отвечать ему в таком тоне, когда у них пропала коллега? Рейес выдержала его взгляд. Она понимала, что Сарате на нервах, но это не давало ему права хамить. К тому же ей нужно было выстроить границы, иначе она никогда не перестанет быть племянницей Рентеро.

– Где твой дядя? – повторил Сарате.

– Без понятия. Я вообще-то сотрудник полиции, а не справочное бюро.

Марьяхо, подавив усмешку, решила вмешаться, чтобы предотвратить кровопролитие:

– Сейчас выясню его расписание.

Сделав пару звонков и непринужденно поболтав с секретаршами министерства, своими ровесницами, – похоже, у женщин за шестьдесят не было проблем со взаимопомощью, – Марьяхо получила необходимую информацию.

– Рентеро сейчас в клубе «Казино-де-Мадрид», это на улице Алькала. Там проходит мероприятие по сбору средств на школы в Мьянме.

– Я в «Казино», за разрешением, – заявил Сарате. – Ты едешь со мной. – Он указал на Рейес.

– Я?

– Да. Поможешь уговорить дядю.

Ческе чудился запах навоза. Она никак не могла проснуться, но сквозь сонное оцепенение припоминала вчерашний вечер: китайский праздник, встречу с Хулио, поездку на мотоцикле до Комендадорес и то, как три мужчины наблюдали, как она с партнером занимается сексом. Вероятно, ее насиловали, но она не могла ничего вспомнить. Некоторое время ее единственной реальностью оставался запах, вонь свинарника.

Наконец Ческе удалось открыть глаза. Их жгло, а голова раскалывалась, но самым страшным было не это: оказывается, она была раздета и привязана к кровати за запястья и щиколотки. Она попробовала пошевелить руками и неприлично раскинутыми ногами, но малейшее усилие вызывало мучительную боль. Кровать была прочной, попытки ее расшатать ни к чему не привели.

Ческа закрыла глаза и, хотя это казалось невозможным, снова заснула. А проснувшись, не могла понять, сколько времени проспала, несколько секунд или часов. Она попыталась разобраться, что же произошло с тех пор, как этот красавчик, одетый, правда, как парень из семидесятых, заговорил с ней на улице Марсело Усеры. Они приехали в квартиру, она сходила в ванную закапать капли, он ждал ее с бокалом вина. При мысли о вине она ощутила рвотные позывы, поэтому, хоть это и было ненаучно, предположила, что в него добавили транквилизатор или что-то еще. Глаза чесались нестерпимо, но сейчас конъюнктивит был наименьшей из ее проблем.