Я в ужасе окинула взглядом расставленное на столе изобилие. Меня замутило.

– Но я правда не могу. Конечно, устроить голодовку – заманчивая идея, но тогда твой хозяин помчится перенастраивать аппарат под мой вес, и проживу я ещё меньше, чем при теперешнем раскладе. Я бы рада поесть, но при одной мысли мне плохо.

– Простите, госпожа, но я вынужден поставить хозяина в известность.

***

Это заклинание было похоже на клистир наоборот. Вот уже с четверть часа я обнимала поганое ведро, потому что насильно затолканная в меня еда настойчиво просилась на волю. Надо мной, сложив руки на груди, стоял голем. Колдун ходил взад-вперёд и громко ругался, чтобы перекрыть изрыгаемые мной неаппетитные звуки.

– Я говорил вам, хозяин.

– Заткнись.

Я смотрела на плавающие в ведре горошины и старалась не думать об отвратительном кисло-сладком привкусе во рту и в носу.

– Ещё не поздно отказаться.

– Слишком долго я к этому шёл.

Колдун покинул комнату под мерзкий жирный плеск.

***

Кажется, Людомору всё-таки не давали покоя остатки совести, потому что больше он не применял своего чудодейственного заклинания. Чернокнижник даже разрешил мне иногда гулять по замку, но занятие это было не слишком интересное, потому что большинство покоев было закрыто на ключ, чтобы не расходовать тепло. Коридоры были страшные и тёмные, со стен немногих открытых комнат смотрели оскаленные звериные морды, из рам следили неприветливые лица, и сам замок выглядел неухоженным и омертвелым, как и его владелец.

Бо́льшую часть времени я проводила в отведённой мне комнате, болтала с големом. Тот где-то нашёл крючок и несколько шерстяных клубков, так что теперь мне было чем занять руки. Мой надзиратель оказался крайне любознательным существом. В основном, его интересовали люди и их повадки, потому что здесь он мало что мог видеть.

– Ну, разве что в приемный день. Но тут особого разнообразия нет. Приходят посетители, просят хозяина о чем-то, торгуются, иногда в ногах валяются, иногда плачут или угрожают. Но обычно все довольно скучно и однообразно.

– А не боятся люди идти со своими бедами к магу с таким зловещим прозвищем? – интересовалась я.

– Когда сильно прижмёт, и к чёрту лысому пойдешь. К тому же, с клиентами мой хозяин холоден, деловит и учтив.

– Учтив? Вот уж в чём его никогда не заподозришь! Слушай, голем, а как твоего хозяина зовут? А то Людомор да Людомор. Не по-человечески.

– Не ждите от него человеческого отношения. Он будет держаться от вас подальше и постарается вообще пореже вас видеть. Когда с кем-то общаешься, убить потом труднее. А его имя я не могу вам открыть – только он сам, если вдруг сподобится. Такое вряд ли случится. В этом вопросе хозяин страшно суеверен, имя его знали только самые близкие люди.

– Знали?

– Многие умерли. Некоторые предали.

– Вот почему он такой…

– Нынешнему состоянию его много причин.

– И ты мне, конечно, ничего не расскажешь?

– Думаю, это было бы излишне.

Я давно уже хотела сказать одну вещь, не раз прокручивала в голове, но всё не решалась. А когда слова сорвались с губ, то прозвучали как-то неуклюже и бесчувственно. Как будто кто-то чужой говорил моими устами:

– Голем… Спасибо тебе. За поддержку. Не знаю, что бы я делала без тебя.

Трудно читать по лицу ожившей статуи, которая на поверку оказалась человечнее иных людей. Мой собеседник склонил голову.

– К сожалению, я мало чем могу помочь.

– По крайней мере, мне не так одиноко.

Я уставилась на жёлтую каплю свечного огонька. Родные и любимые лица, всплывшие в памят, заслонило худое, хищное, острое лицо колдуна. Говорят, многое можно угадать по чертам. Жаль, я не умею. Зато точно знаю, что эти почти бесцветные, страшные глаза не сулят мне ничего хорошего. Мысли пошли по привычному невесёлому кругу.