– А если мы не уйдем, ты останешься со мной?

– Конечно, я всегда буду с тобой, я же твой Колокольчик, а таперича беги спать и больше босой не ходи, простудишься. − Кузьма ласково подтолкнул девочку.

– Обещаю. − Малышка нехотя сняла шапку и протянула своему другу.

– Бери себе, Дед Мороз мне так и сказал: коль Машеньке понравится, пусть носит. − Домовой улыбнулся.

– Спасибо! – от нахлынувших эмоций девочка тихо взвизгнула.

– Носи на здоровье… Ну все, беги.

– Ой, я забыла спросить… – Машенька, уже было совсем вылезшая из-за печки, вновь посмотрела на друга. − Тетя Света говорила, что Домовой может разрушить свой дом. Это правда?

– Я тебе велел, не слушать ее! − Кузьма вздохнул и продолжил. − Ежели дому беда грозит, али в нем люди лихие поселятся, мы можем их наказать. А таперича быстро спать.

– Спокойной ночи. − Девочка мышкой шмыгнула из-за печи.

– И тебе спокойной… − Домовой задумчиво посмотрел вслед.

***

Кузьма вздрогнул и проснулся. В доме слышались незнакомая речь, грохот сапог и лязг оружия.

– Машенька? – тихо прошептал Домовой. − Ау?

В ответ звучали только пьяные крики: кроме незваных гостей в доме не было никого.

– Значит, ушли… − Кузьма грустно улыбнулся. − Жаль только, что не попрощались, но ничего, я дождусь, а покамест буду присматривать за домом, чтобы эти поганцы делов не наделали. Ну-ка, посмотрим, что они творят.

Кузьма осторожно выглянул из-за печи: за столом, заставленным бутылками, сидело несколько мужчин в непривычной серой форме, возле двери, рядом со странным металлическим ящиком крутился еще один. Прижимая к уху трубку, он что-то подкручивал и, судя по всему, разговаривал с кем-то, передавая команды.

– Все загадили сапожищами своими, − буркнул Домовой, оглядывая комнату. − Вон и шапка на полу лежит, ну рази ж так можно?

Что? Шапка?

Он присмотрелся и вздрогнул: на полу валялся растоптанный, расшитый умопомрачительными узорами недавний подарок, весь в грязи, тускло поблескивали раздавленные бисеринки.

– Батюшки-светы, это что ж такое деется?! Куда вы подевались-то?! − Кузьма лихорадочно засуетился за печью. − Машенька, ау, отзовись!

Но тихий шепот хозяина дома заглушался все более громкими пьяными воплями.

– Может, на улицу убегли? Проверить надобно, выйти – так увидят же иноземцы проклятые.

Неожиданно на улице раздался женский вскрик и сухой щелчок. Домовому показалось, что через секунду он услышал приглушенный детский вопль, прерванный вторым таким же щелчком.

– Что ж вы творите, нелюди! − Кузьма зажмурился и шагнул вперед.

Пьяные гитлеровцы разом замолчали, увидев, как из-за печи, сощурившись, вышел маленький мужичок в лапоточках, подпоясанной простой веревкой рубахе и накинутом на плечи тулупчике. Не обращая внимания на ошарашенные взгляды, он подошел к вытаращившемуся радисту и буркнул:

– Отворяй.

Подчиняясь непонятному приказу, гитлеровец вскочил и открыл дверь. Домовой нерешительно замер на пороге, а затем с закрытыми глазами сделал первый робкий шаг. Ему казалось, что он движется сквозь густое месиво, словно какая-то сила не пускала его вперед, тянула назад, в дом, туда, где было его место. А может, она так оберегала маленького домового от того, что ждало его в нескольких шагах от дома. Решившись, Кузьма открыл глаза и замер: недалеко от порога…

– Машенька, что же ты творишь такое, а? – изо всех сил преодолевая густой, как кисель воздух, Кузьма двигался вперед. − Ты пошто босая? Я же говорил тебе, беречься надобно, простудишься ведь, вон ноженьки как побелели-то. И не лежи на сырой земле, чай, сентябрь на улице, землица холодная. Ручки, поди, тоже стынут. Машенька… − Домовой наконец добрался до девочки и заботливо укрыл ее тулупчиком.       − Ты что это молчишь, не узнаешь? Это же я, твой Колокольчик. Девочка моя, поднимайся, пойдем в дом, я тебе и ноженьки, и ручки разотру, чайку заварю малинового, ты у меня быстро согреешься. Машенька, вставай, вставай, еще и на мокрое легла…