Сапог просвистел над ухом. Сюня сопел громче.

Сейчас полетит второй! – правильно понял я.

– Мама! Мама!

Не-е, пионера-героя Вали Котика из меня не получилось бы.

Сюня стоял на крыльце с сапогом в руке и ждал.

– Мама! – для очистки совести еще разок проныл я и полез в сумку.

Я, хоть и перешел в третий класс, в деньгах разбирался слабо. Я знал, что с шахтером – это рубль, с красноармейцем – трешка, с летчиком – пятерка. В сумке была толстенькая пачка летчиков.

Мне казалось, что денег там много… так много… Мама и не заметит!.. Я вытащил одну… нет, две… нет, три бумажки с летчиком… Сюня сплюнул с крыльца.

– Махт бикицер! – командовал он!

Легко ему говорить «быстрее»! А у меня от страха даже мозги вспотели.

– Америка! Надо видеть Америку! – торопил меня дядька.

И я принес сразу четырех летчиков. Сюня только покачал головой. И тогда я зачерпнул полной горстью.

Я бы таскал еще, но тут стали собираться родственники. Пришла с рынка баба Злата. Приползла из-за своей кассы тетка Рейзл. Прибежали двоюродные Жанна с Верой… В нашей маленькой комнате терлись боками одиннадцать душ. Комната, правда, была не наша, а хозяйкина, тети Катина. Сначала мы за нее платили, а потом денег не стало, она покричала-покричала, да махнула рукой…

Мне все-таки удалось уловить минутку и снова забраться в мамину сумку. Ухватив еще горсть бумажек, я прокрался в темный тамбур и сунул их в руки Сюни. Сюня почему-то удивился, но деньги взял. И тут я понял, что это вовсе не Сюня, а пришедший с дежурства папа.

Дело в том, что Сюня и папа были близнецами. Их даже родная мать, баба Злата, путала. Только папа был вполне разумным, просто у него была огромная грыжа, поэтому его вернули с фронта и отправили служить на какой-то военный склад в одном городе с нами. А Сюня… Ну, Сюня-то был законченный инвалид, его даже на лесозаготовки не брали.

– Что за деньги? Где ты взял? – удивился папа. Я уже готов был расколоться, даже рот скривил, собираясь зареветь… Но тут из комнаты раздался дикий вопль:

– Мышь!

Тетка Рейзл сунула руку под подушку. На ее ладони лежало высохшее чучелко.

– Сволочь! Цидрейтер! Мишигаст! – Она сразу догадалась, чьих это рук дело. – Дармоед! Батрак! Чтоб у тебя рука отсохла! Чтоб глаза вылезли!

– Мышь! Мышь! – галдели Жанна и Вера.

– Готыню! Гевалт! – причитала баба Злата.

Папа сразу же забыл о деньгах. Он машинально сунул их в мамину сумку и кинулся разнимать родню. А в ход уже шли подушки, сюнины сапоги, гремели опрокинутые стулья… Вечер был в самом разгаре.

Утром меня разбудила мама. Она собиралась на базар перед работой.

– А где деньги? – спрашивала она неизвестно у кого. – Вся Гришина зарплата? Вчера было пятьсот рублей, а сегодня и половины нет!..

– Спроси у этого мишигасте! – сонным, но уверенным голосом посоветовала тетка Рейзл. – У этого шикера!..

– Сюня! – послушалась мама. – Где деньги?

– Гей ин дрерд! – не размыкая глаз, посоветовал Сюня.

– Израиль! – тут уж вмешался папа. – Отдай гельд!

Сюня сел на полу, где он спал, почесался во всех местах и стал угрюмо освобождать карманы.

– Это они с Фишкой на что-то копят, – подала голос сестрица Жанна. Фишка это был я, такое у меня было прозвище из-за фамилии Фишкин.

– Вор! Гановер! – не унималась Рейзл.

– В морду! – пригрозил мой дядя. – Ин пунем!..

И тут же выдал меня: – Это ваш Фишка гановер!.. Взял гельд и дал мне…

– Врешь! – не своим голосом закричала мама.

Дальше все было неразборчиво, потому что я забился головой под кровать. Спрятаться глубже мешал мешок с картошкой и корзина с зелеными помидорами. Я цеплялся за них изо всех сил.

– Сенечка! Сыночек! – Смотреть на маму было страшно. – Он же врет?.. Да? Правда?.. Ты не брал этих денег?