– Ну что? – спросил я Сюню. – Читать дальше?

– Читай… – согласился Сюня.

Я снова раскрыл книгу и продолжил:

– … Ямщик поскакал; но все поглядывал на восток. Лошади бежали дружно. Ветер между тем час от часу становился сильнее. Облачко обратилось в белую тучу, которая тяжело подымалась, росла, и постепенно облегала небо. Пошел мелкий снег – и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась мятель…

Я читал «Капитанскую дочку». Сюне вроде бы книжка нравилась. А уж про себя я и не говорю!.. Я в первом классе, как только научился читать, записался в библиотеку и взял там всего Пушкина в одном толстом томе. На каждой странице было по две колонки, буковки были маленькие, но я все равно ухитрялся читать книгу даже на ходу. Читал-читал, да и потерял. И до следующей осени в библиотеке не показывался. А во втором классе опять туда записался. Про меня, видно, забыли и снова выдали Пушкина!

– …Пугачев сидел в креслах на крыльце комендантского дома. На нем был красный казацкий кафтан, обшитый галунами. Высокая соболья шапка с золотыми кистями была надвинута на его сверкающие глаза. Лицо его показалось мне знакомо…

– Интересно девки пляшут! – перебил мое чтение чей-то голос. Рядом с нами, как из-под земли, вырос цыган Ефрем.

– Прям заслушался!.. Это кто ж такой рОман тиснул?

Он так и сказал: не роман, а рОман. А потом поправился:

– Кто сочинил-то?

– Пушкин…

– А правду говорят, что Пушкин нашим… ромом был? Из цыган? И кочевал вместе с нашими?..

– Не знаю… Здесь написано, – я ткнул пальцем в книгу, – что его прадедом вроде бы негр был…

– Ну ты еще скажи, что Исус Христос был евреем!

– Да? – удивился я.

Ефрем был не простым цыганом. Говорили, что он «король», главный в цыганском таборе. Табор стоял за кладбищем, мама строго-настрого запретила даже подходить к нему. Но два раза в день весь табор проходил под нашими окнами. Женщины в пестрых платьях тащили на руках чумазых малышей, дети постарше цеплялись за их юбки. Старухи визгливо покрикивали на подростков… Вечером они возвращались, еле волоча ноги, с узлами и кошелками, набитыми старьем. – Наворовали!.. – шипела им вслед тетка Рейзл.

– Ну, так что, казаки! Продаем корову? – Ефрем давно приставал к нам. – Совсем старая корова, скоро доиться перестанет… А я хорошие гельд дам!

– Она наша, что ли! – повторил я в который раз.

– Ваша, не ваша, какое дело… Скажете – украли… Или сама сбежала, на волю захотелось. Как цыгану…

– Гей ин дрерд! – решительно отвернулся Сюня. – Мишугене копф!

– Не мил я вам!.. А я ведь со всей душой!.. – И он пошел, пошел по дорожке перебирать сапогами:

– Это ж надо! Маньку продать! Будто она наша!.. Да и была бы наша… Иди сюда, Манюнька! Никто тебя не продаст, никаким королям цыганским!..

В кустах шуршала Манька. Слышно было, как она трясет прутья, вытягивая сквозь них пучки травы. Траву между могилами она давно объела… «Надо бы перейти на другую сторону…» – лениво думал я.

Но тут Манька сама вышла на дорожку. Не переставая жевать, она навострила уши в сторону улицы.

– Играют! – сказал Сюня. Теперь и я услышал в дальнем конце Партизанской глухие удары барабана. – Пошли!

А что мне оставалось делать?

– Манька! – скомандовал я, доставая веревку. Корова послушно подставила шею. Пока я завязывал просторную петлю, она подняла хвост и пустила могучую струю. «Знает, зараза, что на похоронах за это накостылять могут… Но зачем ссать прямо мне на ноги?».

Мы вывели Маньку из кладбищенских ворот и увидели едущий прямо на нас катафалк. Его волокли грустные клячи в черных попонах, а бородатый кучер уже издали грозил нам кнутом.