Но вот появился и сам Гамлет. Он играл на гармошке и пел ту же песню:

И тут я понял, что Сюня внимательно следит за действием. Ему было интересно… Он крутил головой за перемещением актеров, слушал, что они говорят… И когда Гамлет задал свой вопрос: «Быть или не быть?», Сюня решил, что спрашивают у него. Он покачал головой и ответил своим любимым: Хвейс?.. Я знаю?..

А потом на его лице появилось беспокойство. Что-то ему мешало. Он скрючился. Я подумал, не прихватило ли ему живот? С ним такое бывало. И в самый неподходящий момент… Потом он стал тереться животом об алебарду… а потом откровенно скрести рукой низ живота… и даже еще ниже… Первыми заметили это артисты. Они стали незаметно подавать ему знаки. «Прекрати, мол!»… Но Сюня уже не мог остановиться. Я понял: моего бедного дядю кусает клоп! У нас дома их было полным полно.

И, самое забавное, что дядина почесуха оказалась заразной. Чесаться стал другой немой стражник… потом призрак, «тень отца Гамлета»… потом сам Гамлет… Публика выла от смеха.

– Занавес! – закричали за сценой.

Когда мы бежали из театра, Алешка, конечно, приставал ко мне:

– Это твой дядька! Ты за него и отвечаешь!..

И еще требовал, чтобы мы нашли костюм и алебарду и в тот же вечер вернули в театр.

– Меня так и так отец убьет! А если и реквизит пропадет!..

Мы прочесали весь город. Дома его не было. Рынок давно закрылся. И в магазине Карла Ивановича было темно. Сюня пропал.

И вдруг я вспомнил, что он часто затаскивал меня на корабельное кладбище. На берегу Иртыша громоздились друг на дружку развалины корабликов. Сюня любил подержаться за штурвал какого-нибудь из них, порулить. При этом губами он изображал гул корабельного мотора.

Так и оказалось. Мы нашли Сюню у руля. «Гру-у-у!» – рычал он, крутя штурвал. А иногда вглядывался в сложенные трубочкой ладони и кричал: – Америка!..

Мы так обрадовались, что стали дружно толкать ржавый катер в воду. Сюня загудел еще сильней. Катер закачался на мелкой волне …и стал тонуть… «Наверх вы, товарищи, все по местам!» – запели мы хором. А Сюня, между тем, торжественно опускался в воду. Это было красиво. Мы даже чуть-чуть расстроились, когда вода, дойдя моему дяде до пояса вдруг остановилась.

Нам пришлось снимать штаны и ботинки и силой отрывать Сюню от руля.

А он все кричал: – Америка!.. Америка!..

Как он мне надоел с этой своей Америкой! Человеку тридцать пять лет, а он ни о чем другом думать не хочет. Помешан он на этой Америке. Ну, то есть, по-настоящему помешан…

Вообще, это отдельная история… Мама мне ее столько раз повторяла, что я ее наизусть выучил…

«…Что я тебе скажу?.. Знаешь, что такое «а шлехт мазл»? Плохая судьба!.. Она твоему Сюне на роду была написана… Ну, правда, и папа, и твоя тетя Рейзл говорят, что до шести годочков он рос как все. Но тут его старший брат Миля решил ехать в Америку. Далась ему эта Америка!.. Так, мало того, что тащил жену и детей, он придумал везти с собой малолетнего Израиля, ну нашего Сюню то есть… Пока шли сборы, то да се, Сюня успел обегать весь город и прожужжать уши и ближним и дальним соседям: – Я еду в Америку! Я еду в Америку!.. Ну, старики кивали себе бородами: – Такой маленький, а уже едет в Америку!.. Так надо ж тебе! За неделю до отъезда этот мишигаст полез через дырку в заборе… Что его туда потянуло? Вот он и споткнулся, и напоролся на гвоздь. Пробил себе какую-то железу в горле… Был у них в городе старенький русский доктор. Уж чего он только не делал! Жизнь мальчишке спас, а что касается ума – извините!.. А, главное, когда рана зажила, оказалось, что старший брат давным-давно в Америке. А потом началась война, еще та, первая, и Америки как бы не стало. Она превратилась в отрезанный ломоть, отодвинутый на край стола. И далеко, и не укусишь. Таки какой смысл смотреть в ту сторону?..