Вот тут-то мы и вошли.

– Где корова, байстрюки? – кинулась на нас тетя Катя.

– Ферлор Манькес… Пропала корова… – прошептал Сюня.

– У… убе… бежала… – в голос прорыдал я.

– Вей из мир! – стала рвать на себе волосы тетя Катя. – Вей так из мир! Погубили мою кормилицу!

– Как могла убежать корова? – не понимала мама. – Она же не собака!

– У… у… бе… жала… – продолжал рыдать я.

– Надо идти к участковому! – предложила мама.

– Дрей мих нихт а коп! Какой участковый поднимет свой тухес, чтобы искать какую-то корову!.. Вей из мир! На что я теперь жить буду! Ваша мешпуха же ни копейки не платит!

– Нет! – решительно заявила она. – Завтра же все вон из моего дома! Чтоб духа вашего не было!.. И за корову заплатите!

– Заплатим! Заплатим! – быстро согласилась мама.

– Хай как серебром вы заплатите! Голодранцы! Враги народа! Нечего было из своей Москвы бежать!

«Враги народа» было любимым оскорблением тети Кати.

В сенях раздался топот, и в комнату ввалились папа и Соломон.

– О чем собачитесь, евреи? Что за гвалт? – зычным голосом спросил Соломон, отстегивая свою деревянную ногу и растирая воспаленную культю.

– Корова!.. Манька моя пропала! – снова взревела тетя Катя. – Столько болячек Гитлеру в бок, сколько у меня горя!

– Говорят же, что убежала… – не очень уверенно заступилась мама.

– Уб… бе… жала… – всхлипывая, подтвердил я.

– А сколько сейчас новая корова может стоить? – поинтересовался Соломон.

– Да никак не меньше тыщи-и! – взвыла хозяйка.

– Ну это вы еше кому-нибудь скажите! – усомнился Соломон. И вдруг резко повернулся ко мне:

– Так, говоришь, убежала?

Он поднял мой подбородок и пристально заглянул в глаза.

– Ну-ка, выйдем, поговорим!

Соломон допрыгал до сеней и первым делом щелкнул меня по лбу. Больно, зараза!..

– Ну, выкладывай!

Я молчал, как партизан. Только хныкал тихонько: – Вау… вау… вау…

– Выкладывай, тебе говорят! Где корова? – снова щелкнул меня Соломон.

– У… у цыгана…

– У какого цыгана?

– У короля… у Ефрема…

– Украл или купил?

– Укра… вау… купи… вау… У Сю… Сюни…

– У, босяки, холера вам в бок!.. За сколько?

– Пя… пять… пя… пять…

– Что пять?.. Пять сотен?.. Ой, не могу!

Он опять щелкнул меня. Сильнее, чем раньше.

– Где деньги?

Тут уж я зарыдал во весь голос.

– Куп… ку… купи-и… и… ли…

– Купили?.. Что купили?.. У кого?..

– Тру… у… бу… У Кла… Кар… ла… Ко… ко… торый на площади… – простонал я.

– Готыню! – выскочила в сени мама. – Что вы делаете с ребенком, Соломон!

– Мадам! Прошу вас не переживать так громко! С этим малолетним гешефтмахером я сам разберусь!.. Пошли!

Он вернулся в комнату, пристегнул свою деревяшку и потащил меня к выходу.

– Мы скоро будем!.. – успокоил он маму.

Через ночное кладбище я шел первый раз в жизни. Но я не успевал пугаться ни темноты, ни статуй, тянущих к нам обрубки своих рук, ни скрипа деревьев. Я волочился за Соломоном, и от моего плача мертвяки, наверняка, разбегались по своим гробам. А Соломон не уставал твердить свое:

– Где деньги?.. Где деньги?.. Где деньги, паршивец?..

– Ку… ку… купи-и… и… л… – заикался я от страха. – Сю… Сю… Тру… тру… трубу…

– Какую трубу!

– Те… ше… лескоп…

– Что за шмелескоп?

– Сю… Сюня хо… хочет видеть Ам… мерику…

– Шлемазл! Америки ему не хватает!.. А ты куда смотрел?

– Да-а… А он чуть что сапогами!..

Соломон только хмыкнул. Уж он-то знал моего бешеного дядю. И вообще, в глубине души я верил, что ничего такого страшного Соломон мне не сделает. Все-таки не совсем чужим он нам приходился. Как-никак муж тетки Рейзл, хоть и бывший… Главное, не проболтаться про Карла!

Сразу за кладбищем мы увидели большой костер. Трещали сучья в огне и яркие искры летели в ночное небо. А вокруг костра вились тени: большие и маленькие. Цыгане веселились… Из темноты вышел Ефрем.