Это была первая половина семидесятых годов, время, когда престарелый вождь с трудом произносил слова под панегирики в его честь, полки магазинов были пусты, макароны и водка выдавались по талонам, в переулке недалеко от нашего дома ежедневно стояли якобы туристические автобусы с людьми из подмосковных мест, а, порой, и из других городов, приехавшие на которых «туристы» мгновенно рассыпались во все стороны по продуктовым магазинам в надежде, хоть что-нибудь купить для пропитания их семей. К праздникам на работе разыгрывались единичные продуктовые наборы. Помню давки за появлявшимися в Смоленском универмаге сиреневыми колбасой, сосисками и пельменями со вкусом половой тряпки и трёхэтажные очереди за финскими зимними сапогами. Процветали ложь и лицемерие. Говорилось одно, делалось совершенно другое.

Я, убеждённая комсомолка, с полным разочарованием утверждала, что коммунизм не будет построен никогда, и вовсе не потому, что невозможно развить до нужных размеров материально-техническую базу коммунизма. Вовсе нет! Дело в людях. Когда я смотрела на немалые ряды алкоголиков, трутней, которые ничего не делали, полагаясь на тех, которые пахали, однако, получали такую же, как и у честно работающих зарплату, громче всех кричали, что платят мало и требовали повышения трудовых денег; когда я смотрела на членов партии, которые совершенно не вспоминали, какими усилиями и жертвами был усеян путь к победе наших дедов, и только пользовались привилегиями; когда дети функционеров транжирили родительские деньги, безобразно вели себя, пользуясь родительскими льготами и при любых замечаниях нагло утверждали, что их не накажут никогда, в жизни их сословия привилегии будут такими всегда, поведение своё они менять не собираются и пусть презренный плебс заткнётся. Не работает даже лозунг социализма: «От каждого по способностям, каждому по труду». Как же сможет работать утверждение коммунизма: «От каждого по способностям, каждому по потребностям», когда совесть человеческая явно буксует? Чтобы был построен коммунизм, измениться должен сначала человек, его отношение к другим людям, к труду, измениться должна его нравственная составляющая. Но подобное на тот момент представлялось полной утопией и вызывало внутренний протест и, одновременно, апатию от происходящего.

Всё это мама выслушивала молча, и её молчание говорило о многом. Мама, несмотря на занимаемую высокую должность, так и не вступила в партию, что само по себе уже было фантастикой. От неё требовали вступить в ряды КПСС постоянно, она отговаривалась, что ещё не готова, работает над собой, а мне откровенно сказала, что не вступит никогда, так как за свою жизнь нагляделась многого и с некоторыми членами партии рядом не сядет, не то, чтобы быть их однопартийцем. Удручавшие меня мысли тогда были практически у всех моих друзей, тем более что в те времена казалось, что никакие перемены в обозримом пространстве произойти не могут.

Это вступление не случайно, оно, я думаю, даст некоторое понимание того, что произошло в будущем.

II. Сложное время

19 августа 1991 года я с одиннадцатилетним сыном вернулась из Крыма после отдыха на море. Происходило что-то странное и совершенно мне не понятное: сначала по телевизору постоянно показывали балет П.И. Чайковского «Лебединое озеро», потом электричество вообще отключили, соответственно, не работала электрическая плита, что делало невозможным приготовление пищи. Я одела сына, приоделась сама, и мы отправились в Парк культуры им. М. Горького.

Странная атмосфера царила в метро, что вызвало моё недоумение. Люди сидели, замерев, с серыми лицами, смотрели в пол, чувствовалось общее напряжение.