– Держите!

Пул хватает ножницы и начинает срезать рубашку с бьющегося в конвульсиях тела Бейкера.

– Держите его крепче, прошу вас! Я не хочу его поранить.

Шериф Бейкер наваливается на тощие ноги брата; Пул продолжает резать.

Эндрю заглядывает через плечо Пула, видит плоть без кожи и отшатывается.

– О боже, – с отвращением говорит он и зажимает рот рукой.

Грудь мужчины разодрана, под скользкой от крови кожей виднеется красное мясо и белые ребра. Оставшаяся на туловище кожа, от шеи до пояса, покрыта символами. Оккультными и богохульными. Некоторые из них кажутся грубо вытатуированными, другие словно выжжены раскаленным клеймом.

– Что с ним произошло? – потрясенный характером ран Пул спрашивает у шерифа.

Шериф отпускает брата и смотрит на его перекошенное серое лицо с такой глубокой болью, что у Эндрю разрывается сердце.

– Он бежал ко мне, что-то кричал, весь в крови… Я наставил на него ружье, приказал остановиться. Он выхватил нож и продолжил бежать на меня. Я выстрелил. – Шериф вытирает пот и слезы с лица и переводит дух. – Сначала я подумал, что промахнулся. Он даже не замедлился. Потом я увидел кровь, и мои люди начали палить по остальным, валить их одного за другим. Я не хотел видеть, как умирает мой брат, поэтому сбил его с ног, прижал к земле. Я понятия не имел, что он так серьезно ранен, пока мы его не связали. Боже, отец… почему он все еще жив?

– Нам нужно извлечь пулю… – неуверенно бормочет Пул, игнорируя вопрос шерифа.

Пула перебивает голос, доносящийся с кровати. Это новый голос, отличный от того, что они слышали по прибытии шерифа. Наверное, так и звучал истинный голос Пола Бейкера, и его невинный тон холодит душу.

– Мне страшно, отец, – еле слышно произносит Пол. – Не дайте мне умереть. Мне так жаль…

Он поворачивается к брату, который делает шаг назад; его лицо посерело и блестит от пота.

– Прости меня за то, что я сделал с той девочкой, Тедди. Я не знаю, что на меня нашло… – Пол начинает плакать, но продолжает говорить сквозь сдавленные рыдания. – Прости, что я выпил ее кровь…

Он облизывает черным языком верхнюю губу, словно заново проживая воспоминание об этом. И начинает рыдать, мотая головой из стороны в сторону, глубоко и влажно всхлипывая.

Эндрю становится жалко этого несчастного грешника, и он делает шаг вперед, чтобы утешить его.

Но вдруг рыдания становятся громче… и превращаются в нечто другое – в отрывистый, жуткий смех. Он снова начинает говорить, но теперь уже глубоким, скрежещущим голосом. Нечеловеческим.

– Но она была дьявольски вкусной.

– Господи Иисусе, – шепчет один из помощников шерифа и крестится, ослабляя хватку связанного, которого держал за руку.

Пол Бейкер начинает реветь, жутко подвывая и смеясь на разные голоса глухим грудным смехом, так что Эндрю отшатывается назад. Звук наполняет комнату, отравляя все вокруг. Мужчины делают шаг назад, подальше от кровати. Вслед за своим помощником шериф тоже крестится. Эндрю поступает так же и на всякий случай начинает шептать «Аве Мария».

Пул оборачивается к Эндрю, но смотрит куда-то мимо него. Старый священник выглядит растерянным. Он в замешательстве. Он обращается к Эндрю с просьбой, но замолкает и качает головой. Оглядывается на мужчину на кровати, тот тяжело дышит, наполняя и опустошая легкие быстрыми икающими глотками. Его испещренные черными точками невидящие глаза широко раскрыты; белки, еще недавно цвета простокваши, сейчас испещрены лопнувшими сосудами и темными сгустками крови.

Он чудовище, думает Эндрю. Ему стыдно за эти мысли, за то, что позволил страху взять над собой верх, но другого слова он придумать не может.