Это невыносимо. Проще остаться. Проще придумать, что это и есть любовь. Что она просто особенная. Со своими правилами. С тортиком после крика. С цветами после пощёчины. С сыном, который всё понял, но делает вид, что нет.
Я запомнил этот день. Не потому, что что-то изменилось. А потому что это был день, когда я перестал ждать, что мама уйдёт.
И начал мечтать, что уйду сам.
ЧАСТЬ 3.
15 лет
Он опять пришел домой пьяный! Замахнулся на мать…ничтожество…ну ты у меня получишь…хлесть…я же поклялся, что больше этого не будет! Отец спивается, он уже не похож на человека! Когда у меня будет своя семья, то я никогда не позволю себе такого! И почему он не понимает, что нельзя поднимать руку на мать… не думал, что я сдачи дам… но я уже большой и сильный, а ты… ты старый и, как видно, дурак… хлесть. Кто же, как ни я, защитит маму от этого пьяного зверя! Урод!
Глава 1.
В школе я был «тот самый Стас»: нормальный, чуть дерзкий, с острым языком, играющий в футбол и не терпящий, когда кто-то повышает голос. Особенно на девчонок. Один раз видел, как учитель физики прикрикнул на Олю из параллельного – она даже вздрогнула. Я встал, громко сказал:
– Мужик на бабу не орёт. Ни при каких условиях.
Меня потом вызвали к завучу. А я смотрел всем им в глаза, не опуская взгляд. Мне плевать было на выговор. Главное – чтобы все знали, что я не такой. Я – не он.
Дома всё становилось другим. Дома мое тело будто сжималось, плечи поднимались, глаза автоматически искали папу. Он всё чаще был дома. Уволили. За пьянку, по-тихому. «Сократили», – сказал маме. Но я знал. Я чувствовал.
Он сидел на кухне. Пил. Молчал. Иногда включал телевизор так громко, что стены гудели. А потом, будто просыпался, шёл выяснять, почему суп не солёный, почему «шторы не постираны», почему мама «выглядишь, как из окопа вылезла».
Она всё чаще молчала. Пожимала плечами. Не оправдывалась. И это злило меня больше, чем его ор.
– Почему ты с ним живёшь? – спрашивал я. – Ну ты же видишь, он дно. Он же… всё. Он не человек. Он тень.
– Стасик, ты ещё не понимаешь…
– Да понимаю я! Просто тебе страшно! Ты привыкла!
Мама тогда отвернулась. И я знал – я её ранил. Но не мог остановиться. Меня внутри било как током. Я хотел кричать. Бить. Разрушить всё, чтобы она проснулась. Чтобы наконец увидела, кого выбрала. Чтобы… ушла. Спаслась. Спасла нас.
Вечером я не спал. Слушал шаги. Отец бродил по кухне. Стук бутылки, звук крышки. Потом снова шаги. Потом вдруг грохот. Я подскочил. Выбежал. Мама стояла в углу, прикрывая щёку. Он – посреди кухни, с перекошенным лицом.
– Ты… опять? – только и смог выдохнуть я.
Он повернулся.
– Сынок, ты чего… у нас тут… разговор.
– Разговор?! – у меня в голове гудело. – Ты ударил мать. Опять. И что? Думаешь, никто не заметит? Думаешь, ты имеешь право?
– Ты с кем так разговариваешь?! – он подошёл ближе, шатаясь. – Я тебе не пацан со двора!
– Да ты вообще уже никто, понял?! Ты трус! Жалкий! Ты… ничтожество!
Он замахнулся. И я не сжался. Я не отступил. Я схватил его за руку. Сжал. Сильно.
– Попробуй. Только попробуй.
Его глаза округлились. И в этом взгляде было всё, страх, злость, растерянность. Он не знал, что делать, когда его удар не прошёл. Когда его не испугались.
Я отпустил руку. Но не отошёл. Я стоял, дышал тяжело. А внутри всё бурлило. Хотелось ударить. Как он. Чтобы он почувствовал. Чтобы понял. Хотелось – и было страшно.
– Я не дам ее трогать, понял? – прошептал я, не узнавая собственного голоса. – Никогда больше.
Он ушёл в комнату. Хлопнул дверью. И всё.
Мама плакала. Я держал её за плечи, а сам дрожал. Не от страха. От ярости.