– Да.

– Ты сознательно всех подвёл? – Губы улыбались, а глаза угрожали. – Поняли его отношение к вам?

И крик в сторону мальчика, да так, что дверь позади приоткрылась:

– Дневник на стол!

Присутствие сгорело вспышкой магния. Сверху рухнула тонна страха. Тело колотит. Испарина. Зубы стучали. А колени вообще как желе.

«Ободрение, ободрение, спокойствие»

Мальчик ощущал сигнал, но как объяснить? Замечание в дневнике – фарс, грозит новой тренировкой – с мамой. Не то! Алгебраичка на отмазку «забыл дома» проверяет рюкзак! И если находит, то ещё и вызывает родителей.

Но дневник взаправду забыт. А вместо него – труп собаки!

– Что, якобы забыл? Давай рюкзак. Сама достану! – Процедура хаотичного рытья в рюкзаках особо радовала училку – комментируй содержимое да потешайся.

Скрипнул стул. Прогнулся коричневый линолеум. Она идёт. АААА! Что делать!!!

«Ободрение. Уверенность. Сила. Местоположение».

Тренировки помогли. Мальчика трясло, руки тянули рюкзак, а он, крохотная искорка в мешанине фобий, наблюдал, что есть и чего нет, а не то, что кажется. Есть алгебраичка… Нет, это её роль. Есть женщина…

Вдруг, как молния, как фейерверк – догадка: она – просто человек! Она – человек, который неприятно управляет классом.

«Но тогда я… Я тоже человек! И сейчас я не управляю, хотя должен. Я огласился: она – учитель алгебры, всегда так делает. Но „всегда“ – этого нет. Один человек хочет заглянуть в рюкзак. У другого задание – наблюдать, что есть, и чего нет. Наблюдаем!»

В целом хреново: тело как трясло, так и трясёт. Мысли как вихрились вокруг последствий, так и вихрятся. Но мальчик понял: в первую очередь он – наблюдатель. Он способен смотреть со стороны и на класс, и на свои мысли.

Руки дёрнуло. Рюкзак перекочевал на досмотр. Указка, поднятая для пущего устрашения, шмякнулась на стол. Журнал отодвинут, змейка взвизгнула. Алгебраичка в предвкушении закатала серые облегающие рукава. Рюкзак перевёрнут, на столе – книги, тетради, пара ручек, развернувшийся бутерброд.

Класс шуршал. Дети привстали. Многие рты пораскрывали. Чего они? Если собрать весь детский интерес к алгебраичке за всю её карьеру, сейчас порция внимания раза в два превысила прежнее количество.

Мальчик подобрался. Цвета стали ярче. Дыхание участилось. Идея! Гопники видели труп собаки в рюкзаке и всей школе рассказали! Мама раструбила о психокорректоре. Теперь он не просто чокнутый, а Опасный Реальный Псих с трупом пёсика в рюкзаке. Поэтому вчера шарахались. А сейчас класс ожидал…

– ЧТО ЗА ПРЕМЕРЗКАЯ ОТВРАТИТЕЛЬНЕЙШАЯ ГАДОСТЯРА!!!

На столе вверх лапами, слегка присыпанный тетрадями, лежал пёс. Пасть приоткрыта, глаза не мигают. Поперёк рта, как палка-бросалка, лежит линейка. На животе нет куска кожи и видны кишки. Или это черви копошатся?

Учительница окоченела. Такого бледного лица, таких широко распахнутых глаз не видел, наверное, даже повидавший виды Чужой. Волосы, казалось, шевелились, как черви в кишках у собаки. Выдав описание пса на полной громкости, училка излучала недоумённый писк.

Вдруг бледность сменилась зеленоватым цветом, учительница дёрнулась, и двери чуть не рухнули, когда она вылетела в туалет.

Кабинет директора.

Тёмное помещение на первом этаже. Мальчик помнил кабинет светлым и просторным, но новый директор распорядился поставить на окно решётку, а стекло покрыть непробиваемой плёнкой. Свет решительно избегал заглядывать в такое окно. Кактус, доставшийся вместе с кабинетом, от такого освещения зачах и засох, и сейчас взгляд посетителя «радовал» его скелет.

В кабинете мальчику нравилась картина инфузории. Не схема, не фотография, как на плакатах по биологии, а именно картина. Кто-то талантливый нарисовал портрет инфузории туфельки – с ресничками, ротовым аппаратом, вакуолями и прочими обязательными атрибутами. Вроде и просто – а эмоция умиротворения от картины однозначная.