Плохо заболеть в чужом городе. Вдруг, ни с чего, – слечь. Мало ли: не климат, предзимье, – те ли причины?

Ехала на четыре дня. Осталась на четырнадцать. Ехала делать дело и вести здоровую жизнь. И ведь попробовала вести!

Сосновый лес напротив дома: вон они, сосны, под ветром качаются. Все дни качаются, потому что ни дня без ветра.

Туда сначала бегала на зарядку. Под первым снегом, по замерзающей траве, по кем-то сделанным отметинам на стволах, тропу указующим. Будущую лыжню, наверно.

Квартира без хозяев, тишина окраины огромного города… Мечта!

…Странные бывают на новом месте сны. Не свои.

Сначала приснились четыре собаки. И беззвучный голос сказал подсознанию: это всадники Апокалипсиса.

Ничто, ничто моих любимых зверей с этим понятием совместить не могло. Разве что четвероногость и масть. Тёмная была масть, сумеречная, и двигались они как-то в ряд… навстречу… все четверо…

А наутро в начале пробежки навстречу кинулась собака.

Никогда не боялась псов, особенно больших. Но знала: бегущих они не любят. Эта – требовательно лаяла. Сперва показалось – агрессивно, что-то охраняя. Невдалеке был какой-то забор. Мы обе остановились.

– Ну, чего? – спросила я. – Хочешь, чтоб я шла в другую сторону?

Она молчала. Но следом из снежной травы выкатился мохнатый шарик.

Сразу поняв, в чём дело, я всё же попыталась ещё бежать. Но шарик не уходил из-под ног, скулил, а мать забегала полукругом вперёд и уже без лая объясняла: «Не убегай! Не убегай».

Нет, она не только что ощенилась – шарик бегал быстро. Просто их тут бросили – может быть, вечером, накануне.

Я повернула обратно. Уже не бегом. Это же моя дочь и я, вспыхнуло в башке. Только наоборот. Мы тоже остались одни два года назад – я и мой полувзрослый щенок. Только это она лаяла и требовала, а я, какой бы ни была прежде – путалась под ногами добрых людей и скулила…

А всё, что могу сейчас, – это вывести их к людям.

Вывела. Шарик перекатился через дорогу вслед за мамой, оба вслед за мной прибежали к магазину. Сунувшись к витрине, лихорадочно ища подходящее, я нашла только краковскую колбасу – деликатес детства… Но когда выскочила, их уже не было.

Они пошли метаться дальше. А я к себе.

…Судьба, она везде находит нас. Можно пробовать бороться, можно смириться… договориться… каким способом можно договориться с судьбой?

Ладно, не буду бегать. Буду ходить. По другому лесу, другой дороге. И пошла. Далеко пошла и причину нашла – в аптеку другого района – потому что уже заболевала.

…На подворье ближнего института паслись четыре пса.

Те, из сна.

Ну не бывает же четырёх псовых близнецов. Но эти все были как один. И не являли собой никакой агрессии, просто сидели порознь, как на картине Николая Грицюка, сибирского Шагала, покончившего с собой четверть века назад. У него тоже на полотнах сидели вот такие обособленные фигуры – а уж псы или кто – надо ли понимать?

…Мы все какие-то гибриды. Закон ли генетики, предпочтения… Ни географией, ни мастью, ни национальным самосознанием не объяснишь. И не до объяснений уже. Выжить бы. Если хочется.

Ладно, подумаешь – четыре пса. Два у ворот и два во дворе. Мирных пса с чёрной мастью и белой грудью. Вроде любимых моих лаек, но крупней и спокойней. Забыть обо всём, идти и идти, по дороге сквозь сосны.

Я вернулась часа через два. Вышла из лифта и остановилась.

По площадке шли кровавые следы собачьих лап.

…Да, что-то тявкало там в эти дни за дверью… сверху играли классику… за окном качались сосны.

Почему и откуда кровь?

Конечно, я работала. Звонила, встречалась, записывала, обрабатывала. Объект моего исследования давно жил в Америке, но когда-то недолго жил здесь, здесь сделался писателем, хоть город этот никогда не любил.