– Неплохо, – был вынужден признать Татищев.

– Стало быть, вопрос решен, – подвел итог Шешковский.

Так капитан-поручик Павел Татищев сделался чиновником Тайной экспедиции, о чем впоследствии ни разу не пожалел.

Дом Нелидовых показался сразу, как только коляска повернула на Садовую. Подъехав к арочным воротам небольшой усадебки с двухэтажным особняком в двенадцать окон по фасаду, Павел Андреевич отпустил извозчика, поднялся по нескольким ступеням крыльца и дернул звонковую кисть.

Не открывали довольно долго. Наконец вышел розовощекий слуга, тот самый, что три четверти часа назад принес от Нелидова записку.

– Чем могу служить, господин… – начал он, но, подняв блуждающий взор (оторвали от Лизаветы в самое время, когда уже рук стало не хватать), распахнул двери: – Проходьте. Барин ожидают-с.

Павел Андреевич вошел в дом. Навстречу со ступеней второго этажа мало не бегом спустился Нелидов:

– Вы пришли! Слава богу! Пройдемте в мой кабинет.

– Мы, кажется, были на «ты»? – сказал Павел Андреевич, усевшись в кресло против Нелидова.

– Да, были, – кивнул Андрей.

– Тогда рассказывай.

– Понимаете… Понимаешь, много чего произошло.

И Нелидов рассказал Татищеву все, с самого начала. Как проиграл в фараон в клубе семьдесят тысяч, как повстречал антиквариуса Христенека, и как тот пожелал купить книгу, как он в полупьяном бреду и отчаянии совершил роковую ошибку – выкрал у отца «Петицу» и принес проклятому антиквариусу. Как отца хватил удар, и теперь он при смерти, и дабы лечение его могло быть успешным, надо вернуть книгу, чтобы устранить, как говорит госпожа Турчанинова, причину, вызвавшую несчастие. Он попытался это сделать, и вот теперь сидит под домашним арестом.

– Кто такая госпожа Турчанинова? – после недолгого молчания спросил Татищев.

– Это лекарка, согласившаяся пользовать отца.

– Бабка-знахарка? – удивленно вскинул брови подполковник.

– Все не так, как ты думаешь, – принялся уверять его Нелидов. – После ее посещения вчера отец какое-то время мог двигаться и говорить.

– Вот именно, «какое-то время», – проворчал подполковник. – А что говорят настоящие врачи?

– Что у отца имеется кровяная опухоль в мозге и жить ему осталось всего два-три дня. – Андрей замолчал, потом с усилием добавил: – Теперь уже меньше.

– Да, брат, наворотил ты делов, – раздумчиво произнес Павел Андреевич. – А к этому, как его, Христенеку зачем поперся? Ведь и ребенку ясно, что с этой книгой все было подстроено.

– Что значит «подстроено»? – в упор посмотрел на собеседника Нелидов, вдруг начиная понимать, к чему клонит Татищев.

– То и значит. Этот Христенек был в клубе?

– Не знаю. Может, был записан чьим-то гостем.

– Не Огниво-Бурковского, случаем?

– Ты хочешь сказать, что…

– Впрочем, решительно не важно, был антиквариус в клубе или не был, – не дал договорить Нелидову Татищев. – Важно то, что против тебя был настоящий сговор. Огниво-Бурковский обдирает тебя как липку – нашел с кем играть, святая простота! – и тут как бы случайно подворачивается со своим предложением продать книгу этот антиквариус. Ты посылаешь его в известное место, но предложение-то сделано! Хочешь не хочешь, но подспудно ты раздумываешь о нем. Когда же остальные лихоимцы отказывают тебе в займе, что тоже являлось условием сговора и было подстроено, ты, впав в отчаяние и усугубив его винными возлияниями, созреваешь для злоумышления и изымаешь – скажем так – из библиотеки отца нужную Христенеку книгу. Ничего не скажешь, ювелирная работа! Обложили тебя весьма грамотно и тонко, с учетом твоего взбалмошного характера и привычки сначала сотворить, а потом подумать. И вся эта акция была затеяна единственно ради того, чтобы заполучить эту книгу. Как она, говоришь, называется?