В комнату Аглаи заглянули Паранья, да Любава.

– Тетушка Аглая, разреши у тебя побыть. Хозяин воет, словно волк. Страшно нам,– потупя взор попросила Паранья.

– Не уснуть этой ночью,– вздохнула Аглая.– Проходите.

Девицы залезли на кровать кухарки. Так и сидели вчетвером, глядя на тень, отбрасываемую свечой, вздрагивали от каждого скрипа.

Борис, сморщившись, опрокинул очередную рюмку водки. Он страстно любил погибшую жену. Любил с такой силой, что готов был отдать в адово пламя всех своих четверых детей, лишь бы вернуть Александру.

– Александра моя…Неугомонная глупая баба..,– повторял он портрету, висящему на стене.

С портрета, весело улыбаясь, глядела огромными голубыми глазами Александра. Он ясно помнил день, когда был закончен портрет, потому- что ненавидел эту шляпу с несуразными розовыми перьями, обожаемую ею. Жена называла ее чудной.

– Она подходит к моему розовому платью,– крутилась как девчонка перед ним Александра.

– И платье нелепое. Отвратительно поросячий цвет.

– Мне не понятна твоя ненависть к розовому, Борис,– смеясь, она поправила локоны.

В ответ он лишь покачал головой. Женщины…

Воспоминания захлестнули его. В ушах он явственно услышал ее голос. В носу стоял сладостный аромат ее тела.

Жар не давал дышать. Борис с яростью разорвал на себе ворот рубахи.

– Как жить без тебя?! Для чего?! Пойти, да утопиться!

Граф разрыдался не в силах совладать с собой. Он колотил себя по голове, рвал на себе волосы. Он бы задушил ее в объятиях, если бы она возникла перед ним прямо сейчас. Да хоть из самой преисподней. Он отрекся бы от веры, сжег кресты и иконы, лишь бы вернуть ее. И он не боялся гнева Господнего за свои мысли. Бог не может судить любовь.

– Папенька,– заглянула к отцу в кабинет Анна.

– Иди вон!– в ярости он ударил кулаком по столу.

Анна захлопнула дверь. Девицу колотило мелкой дрожью.

– Что теперь будет?– прижалась к ней Марфа.

Старшая сестра поцеловала ее в макушку.

– Не знаю, Марфа. Ох, не знаю. Вся надежда на Ивана. Пойдем.

Анна взяла Марфу за руку, и повела в комнату брата. Обе замерли в гостиной. Деревянный гроб стоял среди свечей. Длинные тени отплясывали на стенах усадьбы. Святые наблюдали за мамой с икон.

Марфа сделала пару нерешительных шагов.

– Это последние дни, когда мы ее видим.

Она убрала каштановые кудри за уши.

Полная Луна светила в окно, добавляя таинственный свет в комнату. В голове мелькнула мысль: «А может мама оживет? В полнолуние ходят покойники». Молодая графиня слышала рассказы Аглаи. Было это на святки. Папенька тогда долго искал ее, а она сидела под столом кухни, слушала, как девки гадают на суженого, да истории интересные рассказывают из заупокойного мира.

Спать потом несколько ночей не могла. Дверь спальни, да окно крестом осеняла.

А теперь страх ушел. Пусто было и холодно. Как в погребе у разорившихся бояр Никушиных.

Марфа приблизилась к покойной. Казалось, что маменька прилегла совсем ненадолго отдохнуть. «Она сейчас откроет глаза, заливисто рассмеется и скажет, что пошутила», -подумалось Марфе.

Треск пламени свечей наполнял комнату.

Наклонившись к гробу, Марфа оставила поцелуй на лбу матери.

– Совсем холодная, матушка,– прошептала девушка.

Ее слеза упала прямо на щеку покойной, будто та проронила слезу вместе с дочерью.

Свечи начали коптить.

– Что-то не так,– сказала Анна, пристально оглядев комнату.

– Могла бы, легла б с тобой в одну могилу, матушка,– тихо сказала Марфа.

– Ты что говоришь? Дурная!– схватила Анна сестру за руку. –Ну-ка пошли отсюда. Хватит на сегодня! Свечи Дарья потушит.

– Анна, постой. А вдруг она встанет. Ну вот сейчас. Давай подождем минутку.