Кроме того, физическое тело накладывало свои ограничения, и им нужно было научиться управлять: пока научишься ходить и держать равновесие, двигать руками, ногами, а они очень тяжелые, и пока изучишь и поймешь сигналы своей выделительной системы, ведь мокрые штаны – сильно неприятная штука. В общем, мне все это не нравилось, и я всячески выражала свое недовольство.

И тут я сделала дополнительный запрос: что еще могло повлиять на мое такое неласковое поведение? И в процессе сегодняшнего погружения я почувствовала прямую взаимосвязь между моим поведением и душой моей матери, которая потеряла чувство полета и истинной радости, присущие ей в детстве и молодости. И хотя она была, несомненно, счастлива, что у нее растут дети, которых она очень любила, весь свой потенциал она так и не реализовала.

Она очень прилежно и терпеливо выполняла свои материнские обязанности, и старалась посвятить всю себя только этому, забыв про свои нужды. Я чувствовала ее неискренность перед самой собой, и мое поведение являлось, в своем роде, отражением состояния ее души. Мое личное недовольство плюс чувство неудовлетворенности души моей матери давали такой эффект.

Вот что мне дал понять сегодняшний самостоятельный просмотр.

В свои травматические воспоминания следует ходить подготовленным, зная теорию безопасности, ведь как можно принести из прошлого положительный ресурс, так и травму.

Но, если наткнуться на травму случайно, нужно быть готовым проработать ее, закрыв тем самым сразу две проблемы, – избавить свое подсознание от залежей неприятных воспоминаний и избежать переноса старых негативных состояний в настоящий момент.

Сегодня нам давали технику по работе с травмирующими состояниями с обязательным условием просмотра таких ситуаций «вне тела» (отстраненный взгляд со стороны).

И домашнее задание было таким: вспомнить свою травму-травму, побыть там внутри тела, потом выйти из тела, описать свои ощущения в этих двух состояниях и найти разницу.

Травмирующих ситуаций в моей жизни – и в детстве, и уже когда я стала взрослой, – было достаточно. Описывать их все не имеет смысла.

Первой всплыла самая «впечатляющая» из детства – когда в возрасте 5—6 лет меня во время игры на улице во дворе дети накрыли железной бочкой и держали ее так, чтобы я не смогла выбраться.

Состояние жутчайшего страха от своей беспомощности и потери контроля над ситуацией, чувство панического ужаса сформировали или обозначили тогда мою клаустрофобию.

Просматривая эту ситуацию и дойдя до пика эмоциональной паники, моя душа с удовольствием сама выпрыгнула в состояние «вне тела», потому что терпеть это или чувствовать заново, просто не было сил.

Но и в состоянии «вне тела» покой не приходил. Оставалось чувство жалости к ребенку «в бочке», и, выпрыгивая в следующую матрешку (наблюдение за наблюдающим), я не могу сказать, что стало «все равно» и ситуация больше «не трогала душу».

Да, умом я понимала, что это игра, и она обязательно закончится, и все будет хорошо – меня освободят. Но, видимо, заряд эмоций тогда был настолько высок, что пробивал далеко за пределы той реальности.

Страх замкнутого пространства преследовал меня всю жизнь и один раз был на самом деле оправдан. Мне было 26 лет, а сыну – чуть больше года, когда домашние уехали на несколько дней, оставив нас вдвоем.

Сотовых телефонов тогда еще не было, две входные двери в квартиру были закрыты в общей сложности на три замка, два из которых на железной двери железными штырями закрывались во все стороны. В общем, просто так без специального оборудования невозможно было выбить дверь или взломать замок.