Всё помню, как слепой учитель[1] на уроке

Меня однажды вашим светом ослепил,

Загадку словно задал – что лежит в истоке

Высоких идеалов и орлиных крыл.

Был мир отверженных и обречённых,

Покорности, при зверствах, – беспредел,

И мёртвых дней, как будто ночи, чёрных,

И гибель на арене – ваш удел.

А вы!..

Каких три года жизни и борьбы,

Спартак,

вы вырвали из цепких рук судьбы!

И путь лежал —

сплошных сражений.

И не было ни разу поражений.

Да, вырвали

глоток свободы в три великих года

И для себя,

для армии стотысячной своей,

Закон «делить всё поровну» выковывал породу,

И бились до последнего —

раб, воин и плебей.

20 ноября 2004 г.

Один средь всех

Герой! Аристократ! Как хулиганистый мальчишка

Ведёте вы себя на Петропавловском плацу.

То гнева иль презренья к приговору была вспышка?

А позже вы – один – пришли к терновому венцу.

Стоите «баловнем судьбы» – своих вершин и бездны.

Её пройдете как никто – несломленным борцом.

Мой Лунин! Тут слова, пожалуй, просто неуместны:

Я чувствую – над Акатуем дышит ночь концом…

Титаны духа и свободы!

Как редко вас Земля рождает!

Как редко присылает Бог!

И что нас, нищих, ожидает

Среди безумия дорог?!

Как маяки, как светочи сквозь мрачные столетья

Сияете нам по сей день, никчёмным и слепым.

И буду, преклоняясь, вами восхищаться впредь я,

Пока, по благодати Божьей, сердцу быть живым.

20 ноября 2002 г.

Жизнь

Ох, жизнь, ну жёсткая ты дама:

Почти всегда – одно лишь «нет»,

А «да» – как проблеск средь тумана,

Что редко превратится в свет.

Без любопытства наблюдаю

И за собой, и за тобой,

Всегда забрало поднимаю,

Идя обрывистой тропой.

Жизнь! Не пора ль смягчить свой норов?

(Устав, я вряд ли изменюсь.)

Ведь остроты нет прошлых споров,

И за добро я поклонюсь.

А может – это курс ученья,

Тот, персональный, для меня,

Чтоб зорким стало моё зренье

Во мраке ночи и средь дня

И чтоб душе, в её исканьях,

Самой сплести спасенья нить?

Прекрасно было всё в преданьях,

Но нам не в сказках пришлось жить.

Что ж, жизнь, премудрая ты дама,

Любви твоей я не прошу:

Отыграна давно мной драма,

Чью тайну я тебе прощу.

По-прежнему в строках романа

Идти нам вместе, видит Бог.

А «да» – не проблеск средь тумана,

А благодать среди дорог.

20 ноября 2002 г.

Предчувствие

На заре на утренней, на алой,

Что рассеет сизый и густой туман,

Ох, упьюсь красою величавой

И росой алмазной смою злой дурман.

И, как в старину не раз бывало,

Вновь развею смело всякой скверны дух,

Стану стражем я у перевала,

Защищаясь от завистливых подруг.

И, переболев доверчивостью,

Я постигну цену дружбы их и зла,

Лишь душа незримо будет плакать,

Что по-глупому так много раздала.

На заре на утренней, на алой

Буду солнце ждать и всё равно дождусь,

И упьюсь красою небывалой,

И росы хрустальной с радостью напьюсь.

12 ноября 2002 г.

Неприятье того, что творят,

И неверие в их словоблудье

Слишком много эмоций плодят.

Да ведь это их силы орудье!

Выползаю из стресса и слёз,

Из окопа тоски, отвращенья,

И из страха, что дарит невроз,

Из бессилия и возмущенья.

Одиночество – верный мой друг —

Подставляет плечо для поддержки.

Не отчаяньем лечат недуг,

Не боязнью, что будут издержки.

23 октября 2002 г.

Потребности – почти на уровне нуля.

Всю жизнь – в тисках сплошных ограничений.

И голос внутренний – «не нужно» иль «нельзя» —

Одно из главных с детства наставлений.

И вдруг – возможности на уровне нуля:

Так пенсия бодрит со страшной силой.

Потребности, вот жаль, остановить нельзя,

А то бы жизнь слыла довольно милой.

23 октября 2002 г.

Осенняя элегия

Уж солнце часто греет лишь вполсилы,

Скупей ласкает, нежит и слепит.

А перемены все в природе – милы,

И грусть в душе по-доброму звучит.

Чарует буйство золотистых красок