1.4. Сопоставление с Гегелем
Мир магизма завершается размышлениями об одном месте у Гегеля в «Энциклопедии философских наук в сжатом очерке», где философ касается вопроса о паранормальных способностях, анализируя его в контексте связи человека с природой:
У человека такого рода связь тем более теряет свое значение, чем более он образован и чем более все его состояние поставлено на свободную духовную основу (…). В суеверии народов и в заблуждениях слабого рассудка у народов, которые сравнительно мало прогрессировали в направлении к духовной свободе и потому живут еще в единстве с природой, встречается постижение и некоторых действительных связей, и, основывающиеся на них, кажущиеся удивительными предвидения известных состояний и связанных с ними происшествий. Но по мере того как свобода духа более глубоко себя постигает, исчезают также и эти немногие и незначительные предрасположения, основывающиеся на жизненном общении с природой[17].
Де Мартино видит новаторство гегелевской мысли в том, что он дистанцируется как от романтической идеализации архаического, так и от догматизма «здравомыслящих» людей, упорствующих в своем нежелании признавать реальность магических способностей. При этом, однако, философ остается прочно укоренен в европоцентристском forma mentis [способе мышления], в той мере, в какой он противопоставляет «свободе духа» неразличенное единство человека с природой и сводит паранормальные способности к рабскому состоянию чистого симпатетизма[18]. Исходя из этой констатации, Де Мартино формулирует свое суждение в весьма суровом тоне:
Таким образом, магия предстает как негативный момент, как не-культура и как не-человечность. От Гегеля ускользает собственный смысл магического мира – свобода, за которую он борется, культура и человечность, которые в нем укоренены. Он не замечает того, что магические способности вовсе не являются выражением неразличенной общности, их следует, скорее, понимать в свете драмы присутствия, открытого угрозе небытия и живущего борьбой с этой угрозой: исторически определенной экзистенциальной ситуации, из которой произрастают формы реальности, чуждые той исторической ситуации, в которой присутствие гарантировано перед лицом отдалившегося от него и воспринимаемого как данность мира. Для Гегеля магия все еще сводится к «суевериям» и «заблуждениям слабых умов»[19].
Перед нами один из значительнейших моментов в книге. Де Мартино, выступая против оценки магизма, сформированной негативными стереотипами, переопределяет и уточняет собственную линию мышления, пересматривает свой метод, опирающийся на оригинальную интерпретацию сравнительных исследований. «Диалог», в который он вступает с Гегелем, выходит за границы полемики с одним из «крупных имен» западной философской мысли, его масштаб значительно больше. Сильная сторона его заключается в отказе от восприятия инаковости в духе этноцентризма и требовании радикального обновления сознания; обновления, толкователем и пропагандистом которого призван сделаться этнолог, вплетающий в ткань истории ту нить, которой в ней все еще недостает – историографию «примитивных» цивилизаций.