– Ну как же не так, когда так! – профессор опешил настолько, что начал выражать свое нетерпение. – Вы сами это поймете, когда поразмышляете над этим осознанно. Для этого я вам рекомендую…

– Я имею в виду другое. Не про это совсем… Что, если я так не хочу? – перебила его Рита

Владислав Саввич начал закипать. «Что за моду взяли – перебивать. Что это еще за поветрие такое, – внутренне негодовал Владислав Саввич и вновь вспомнил о Тае. – В конце концов, это просто невоспитанно. Как они вообще смеют так себя вести! Рекомендации нужно исполнять, а не недослушивать. Зачем тогда приходите к психологу, если сами все знаете?». Он был недоволен тем, что вынесенный им вердикт оспаривали. А еще закралось подозрение, что Рита в принципе не согласна с правильной моделью семьи.

– Как – так – не хотите? – задал вслух свой вопрос профессор немного несдержанно, выделяя интонацией слово «так». – А как тогда хотите? Что вообще вы имеете ввиду? – почти рявкнул он.

Почему-то в его голове снова мелькнула мысль о Лидочке. «Уж она бы себе точно такого не позволила, – успокаивал он себя. Она бы так себя вести не стала, потому что знает, что это просто недопустимо». Владислав Саввич вдруг замер, пораженный внезапно пришедшей ему в голову картине: он представил на мгновение, что его верная супруга выражает ему свой, пусть робкий, но вполне ощутимый протест. Точно также, как Рита сейчас. За ней последовала другая картинка: Лидочка ведет себя также, как Тая. Это было невыносимо, профессор никогда бы такого не допустил, но разыгравшееся воображение все же оставило свой отпечаток в его сознании.

– Я просто хотела сказать, что очень скучаю по каким-то утраченным эмоциям. – Рита объяснялась туманно и неопределенно, профессор ее не понимал, поэтому слушал враждебно, скрестив руки на груди. – Что-то мы все утрачиваем, какую-то легкость что ли. Что-то такое, что было в молодости, а сейчас это безвозвратно утеряно и забыто, – она взглянула на профессора и по выражению его лица сразу поняла, что сказала что-то не то.

– Попробуйте все это обдумать и изложить более обстоятельно уже на следующем сеансе. Это будет вашим домашним заданием, – с напускной вежливостью и едва сдерживая свое истинное настроение сообщил профессор. – А сейчас наше с вами время, увы, истекло.

Рита виновато побрела к выходу, потом, словно вспомнив о чем-то, обернулась к профессору и произнесла:

– Я еще про сны свои не успела рассказать, – но тут же осеклась, так как увидела в глазах профессора такое, от чего лучше было поспешно скрыться.

***

Гряда высоких холмов обладала скупой растительностью, но все же радовала глаз и притягивала взор: короткая и жесткая, выгоревшая от солнца трава была изредка разбавлена пятнами ковыля, который своими шелковистыми соцветиями колыхался на ветру, словно белый флаг. Живности почти не встречалось, лишь иногда мелькала ящерка да где-то высоко в поднебесье одиноко кружил хищник, высматривая себе добычу. На фоне синего, до помутнения в глазах, неба, холмы будто стремились ввысь, стараясь уподобиться своим старшим собратьям – горам, и всем видом олицетворяли свое неотвратимое желание к освоению, завоеванию, покорению. Восходящее из-за холмов солнце, раскинув над ними свои полуокружности, словно подтверждало и одобряло это.

Там, где заканчивались холмы, наступали владения живописной равнины, которая состояла из миллионов маленьких мирков, сливающихся в единую разнородную композицию. Буйство красок из лепестков, колосков, травинок нежно трепыхалось и дышало. Бесчисленное множество мелких животных, птичек и насекомых непрестанно куда-то спешило, летело, порхало, заставляя эту картину оживать. Журчащие в густой высокой траве родники нежным фоном придавали всему мелодичного созвучия. Равнина переливалась своим постоянно сменяющимся в деталях многообразием. Равнина призывала радоваться и наслаждаться. Равнина манила, обещала вознаградить плодородием и возрождением.