Но учусь. Даже сдала промежуточную аттестацию, когда на днях обнаружила на крыле моей трехлетней V-80 вмятину от сапога.

Ну кому чужой достаток жить мешает! Я паркуюсь так, чтобы любой пройти мог, а не только ведьма на метле перелететь. Господи — кому-то и через голову кувыркаться не надо, чтобы превратиться в козлов! В сказках, правда, было наоборот. Но мы ж не в сказке живем. Кто-то в сказке, типа Давыдовых, а мы в грязных дворах, где новые машины оставлять противопоказано. Против здравого смысла. Я чуть не заплакала. Чуть. На улице сдержалась. Только приложила руку к крылу, точно машине было больно, а я ее утешала.

А дома разревелась, но предложение выправить крыло отмела. Хватит тратить на меня деньги!

— Лидочка, родная, — попытался утешить меня Николай Петрович хотя бы словами и поглаживанием по стянутым в хвост волосам. — Это всего лишь кусок железа. Радуйся, что тебя не было в машине.

Я радовалась. И сейчас радовалась, опуская руку на дверь чужой машины. На кнопочку, чтобы выехала ручка.

— Нравится?

Хруслов задавал вопрос с таким самодовольным видом, будто был владельцем этого вездехода. Ты всего лишь водитель. А я не просто водитель. Машина записана на меня. Подарок. Два года мы как-то обходились такси. Да потому что в основном гуляли по городу пешком. Николай Петрович за этим сюда и приехал — за величественными зданиями, грязными дворами-колодцами, холодной красотой Невы…

Приехать в Париж и умереть! Ничего, в Питере сдохнуть куда легче. Вот, нужно убедить его лечь в больницу, пока не поплохело. Во Франции, сколько бы сын не умолял его сходить к врачу, Николай Петрович ни в какую не соглашался. Господи, ну только дураки из бывших могут считать нашу медицину лучшей из лучших… Была, до сих пор. До тех пор, пока на каждый чих больного ценник не повесили.

— Давыдов знает толк в машинах, — осадила я Хруслова.

— И в бабах.

— Не сомневаюсь. Он похож на Жан-Поля Бельмондо.

— Бельмондо же страшный!

— Сам ты страшный!

Страшным Хруслов не был. Хотя… Его круглая рожа ну никак не вязалась с деловым костюмом, который был явно с барского плеча. Тут старина Жванецкий прав: фраки отдельно, рожи отдельно… Рожа была довольная. Я улыбалась в ответ. По привычке. Или потому что его сестра только что чуть не довела меня до слез.

— Знаешь адрес?

— Где-то в центре, да?

— На Некрасова.

— Теперь знаю…

— Но высади меня возле «Британских пекарен». Мне нужен французский хлеб… На завтрак к сыру.

— Терентьева, ну вот что ты передо мной рисуешься?

— Я не рисуюсь. Я такая и есть. Ты меня не знаешь, Виталик. Даже номера моего телефона.

Не открывать рот сатане. Это у евреев есть такая поговорка, типа нашей «не каркай!» Накаркала. Напросилась. Хруслов вытащил телефон. Яблочный десятый Эксар. С барского плеча, небось. Не в кредит. Сестренка говорила, что братик жмотится и ни на что не тратится. Копит на машину.

Лерка ему даже пару костюмчиков, не рабочих, а тех, которые Давыдов решил выкинуть, укорачивала. Ну, между делом снимая лекала кроя. Это нормальная практика, как выяснилось, у модельеров. Типа, зачем разрабатывать самим, когда можно слизать… Я так часто, когда Лерка только начинала работать в одном ателье, ездила с ней по барахолкам. Накупали с ней ворох одежды, а потом пытались вернуть… Господи, как давно это было, в прошлой жизни, но уже без Даньки и с большой дырой в кармане и сердце.

Я продиктовала Хруслову номер. Пусть будет, с меня не убудет.

— Машину открой.

Он дернул за ручку. Я за свою, даже не ждала, что он поработает для меня швейцаром. Он же не ухаживает за мной, нам просто по пути. Хотя я и не спросила, нужно ли ему в центр?