У центрального окна стоит рабочий стол из красной породы дерева с компьютером и всем необходимым для работы.

Но меня больше интересует вид за окном. И не удержавшись, я подхожу к нему, положив руки на стекло.

– В ясные дни отсюда можно увидеть побережье, – за моей спиной звучит голос Ричарда.

– Очень красиво. Должно быть, вы проводите здесь много времени?

– Чаще всего ночью. Я люблю работать по ночам.

– А когда же вы спите?

– Мне хватает четырех часов для сна.

– Моя мама всегда говорила: те, кто не спит по ночам, неспокойны душой.

– И почему же она так говорила?

– Не знаю, – пожимаю плечами, ощутив тоску.

– Что вы любите, Вивиан? – летит внезапный вопрос.

– Своего отца, – выпаливаю первое, что приходит в голову.

– Я не спросил кого, я спросил, что вы любите?

– Ээм…я люблю океан. Люблю старые черно-белые фильмы, слушать музыку на пластинках, – невольно начинаю улыбаться. – Люблю лошадей и верховую езду. Хорошее белое вино. Клубнику и клубничное мороженое. Я люблю побыть наедине с собой. Люблю ходить босиком по песку. Мне дальше перечислять? – поворачиваюсь к мужчине, увидев на себе задумчивый взгляд.

Ричард отвечает не сразу. Кажется, он пытается переварить все, что я сейчас наговорила. А я же удивляюсь тому, что позволила себе такую откровенность с почти незнакомым мне человеком.

– Достаточно. Вы сказали, что любите лошадей?

– Верно.

– Я хочу показать вам еще кое-что.

Снова спустившись вниз, мы выходим через боковую дверь и идем по выложенной плитке дорожке. Следую за Ричардом, идя немного позади, и рассматриваю широкую спину. У него очень уверенная походка, и даже по ней можно сказать, что этот человек точно знает, чего хочет, и всегда добивается своих целей. Вот только я так до сих пор и не разобрала, какую цель он преследует по отношению ко мне. Банальное «я так хочу» совсем не убедило меня.

Мы подходим к одноэтажному зданию с темными воротами и небольшими прямоугольными окнами. Уже по доносящемуся знакомому запаху я начинаю догадываться о том, что увижу внутри. И от этого сердце заходится в бешеном ритме. Кровь начинает бурлить по венам быстрей.

Ричард распахивает ворота, и передо мной возникает денник с лошадиными стойлами по обеим сторонам широкого коридора.

– Вы держите лошадей? – перевожу взгляд на него.

– Я их развожу.

– Потрясающе, – на выдохе произношу. – Я хочу посмотреть на них.

– Здесь находится лишь малая часть. Но самых лучших.

Ступаю по бетонному полу, и меня сразу тянет к стойлу, из которого выглядывает большая голова дымчато-серого жеребца.

– Как его зовут? – останавливаюсь рядом, с восхищением рассматривая величественное грациозное животное.

– Туман.

– Ну здравствуй, Туман, – подношу руку и прохожусь ладонью от макушки к носу животного.

– Туман – чистокровный арабский жеребец и мой любимчик.

– Ты очень красивый, мальчик. Ты ведь знаешь это? – слегка тяну за ухоженную гриву.

В какой-то момент жеребец издает фыркающий звук и сам начинает толкаться к моей руке.

– Вы ему понравились, – заключает Ричард.

– Мне он тоже.

– Откуда у вас любовь к лошадям?

– От мамы, – не могу оторваться от животного. – Она с юного возраста каталась верхом и много времени проводила на конных ипподромах. А когда я подросла, она начала водить туда и меня.

– Что случилось с вашей матерью?

– Она умерла восемь лет назад от разрыва аневризмы аорты сосудов головного мозга. Ей было всего тридцать шесть, – грудь сдавливает от врезающихся в голову воспоминаний. – Это случилось ночью, когда папа был в командировке. Меня разбудил какой-то звук, и когда я зашла в мамину с папой комнату, я нашла маму в ванне. Она стояла, держась за голову двумя руками, а под ногами у нее лежали осколки разбитой баночки из-под крема. Я попыталась заговорить с ней. Но она уже никак не реагировала. Когда она начала оседать на пол, я подбежала к ней и прижала к себе. Я плакала и звала ее, но она быстро умерла прямо на моих руках, не издав ни звука. Ее красивые глаза мгновенно потухли и стали стеклянными, – заканчиваю свой рассказ, не сразу осознав, что прижимаюсь щекой к жеребцу, который застыл на месте.