Оливер нагнулся, пряча улыбку, и поднял телескоп с земли.

– Вы знакомы с астрономией?

– Ну и вопросы, – проворчал Паттерсон.

– Тони хочет стать астрономом, когда вырастет, – объяснил Оливер, играя телескопом. – Было бы полезно…

– Что ж, – неуверенно произнес Баннер, – кое-что я знаю…

– В какое время сегодня вечером, – тоном школьного учителя спросил Оливер, – можно наблюдать созвездие Орион?

Паттерсон покачал головой и выбрался из кресла.

– Слава Богу, что мне не надо наниматься к тебе на работу.

Баннер улыбнулся Оливеру.

– А вы коварны, мистер Краун.

– Почему вы так считаете? – невинно спросил Оливер.

– Потому что вам известно, что Орион не виден в северном полушарии до сентября, – с живостью в голосе ответил Баннер, – вы ждали, что я попаду впросак.

– Я плачу вам тридцать долларов в неделю, – сказал Оливер. – Вы учите Тони плавать, ловите с ним рыбу, наблюдаете за звездами и стараетесь, чтобы он как можно меньше слушал дурацкие сериалы по радио.

Оливер, поколебавшись мгновение, продолжил тихим и серьезным голосом:

– Вы также должны деликатно отвоевать в некотором смысле Тони у матери, поскольку его привязанность к ней в настоящее время…

Он замолк, испугавшись, как бы его слова не прозвучали слишком резко.

– Я хочу сказать, что им обоим пойдет на пользу, если их зависимость друг от друга ослабнет. Вы согласны работать?

– Да, – ответил Баннер.

– Хорошо, – сказал Оливер, – можете начинать с завтрашнего дня.

Паттерсон вздохнул с ироническим облегчением.

– Я выдохся, – произнес он и снова плюхнулся в кресло.

– Знаете, я уже отказал трем претендентам, – сказал Оливер.

– Я слышал, – признался Баннер.

– В наше время молодые люди либо вульгарны, либо циничны, либо то и другое вместе.

– Вам следовало поискать студента из Дартмута, – сказал Баннер.

– Кажется, один из них учился в Дартмуте.

– Значит, он попал туда за спортивные достижения.

– Наверное, я должен предупредить вас об одной неприятной черте в характере Тони, – сказал Оливер. – Похоже, мы уже можем говорить о характере тринадцатилетнего мальчика. Во время болезни он проводил много времени в постели, и у него развилась склонность к фантазированию. К хвастовству, обману, вранью. Ничего серьезного, – сказал Оливер, и Паттерсон почувствовал, как трудно было Оливеру сделать такое признание о своем сыне, – мы с женой не придавали этому значения, учитывая обстоятельства. Тем не менее я говорил с ним, и он обещал обуздать свое воображение. Не удивляйтесь, если эта особенность проявится снова; мне бы хотелось, чтобы вы помогли ему избавиться от нее, прежде чем она укоренится.

Слушая, Паттерсон внезапно с болью проник в душу Оливера. Он разочарован, подумал Паттерсон, он сознает некоторую незаполненность своей жизни, если вкладывает столько сил в сына. Затем Паттерсон отверг свою гипотезу. Нет, подумал он, просто Оливер привык распоряжаться. Он предпочитает контролировать поступки людей, не давая им действовать самостоятельно. Он управляет своим сыном по привычке, автоматически.

– Да, – сказал Оливер. – Еще кое-что… секс.

Паттерсон предостерегающе замахал рукой.

– Послушай, Оливер, теперь ты точно забрался чересчур далеко.

– У Тони нет братьев и сестер, – пояснил Оливер, – и, как я уже говорил, по вполне понятным причинам его слишком от всего оберегали. До сих пор мы с женой не посвящали его в некоторые вопросы. Если все будет в порядке, этой осенью он вернется в школу; я предпочел бы, чтобы в вопросы секса сына посвятил умный молодой человек, готовящийся к дипломатической карьере, а не какие-нибудь тринадцатилетние развратники из престижной частной школы.