Мы услышали быстрые шаги с той стороны двери, и дверь, разделяющая двух самых близких (но при этом бесконечно далёких) друг другу людей, наконец-то открылась.

Это не был мой первый митинг. Меня периодически приглашали на митинги против повышения налогов, против нового политика или даже открытия увеселительного заведения. Приглашали в качестве зеркала, конечно, чтобы «усугубить эмоциональный эффект». Именно такую формулировку использовали в Правлении, когда присылали мне сообщение. Могла ли я им отказать? Ха, ну после «усугубить эмоциональный эффект» – конечно, нет! Это ведь так жутко романтично, кто сможет устоять?

Терпеть не могу толпы людей. Они движутся хаотично, как им кажется, но на самом деле очень выверено. У этих людей так много плохих мыслей и переживаний, которые разрывают их изнутри. Одна девушка испытывает одиночество, и я чувствую его как тысячи острых иголок, которые врезаются в кожу при неловком движении рукой или ногой. Другой парень крутит в мыслях разговор с кем-то близким и корит себя за то, что не сказал самого важного. Его переживания похожи на покрытый корочкой льда асфальт, по которому ты ходишь, весь такой неловкий и осторожный, периодически поскальзываешься, взмахнув руками, чтобы удержать равновесие, и снова осторожничаешь, делая тысячи мелких шажков вместо десятка уверенных шагов. А эта милая по всем внешним меркам дама в красивом пальто, шляпке и с доброй улыбкой на лице по-настоящему злится. Её злость – как стая термитов, чьё гнездо грубо пошевелили палкой даже не ради какой-то цели, а просто шутки ради. Бр-р-р-р, я прямо чувствую, как взрываюсь ярко-красным пламенем, и языки этого пламени лижут мне пятки, заставляя ускорить шаг. Мои кулаки сжимаются, ногти впиваются в ладонь. Губы сжимаются плотнее. Что-то заволакивает мои глаза, и я уже не могу отличать чужие эмоции, я не могу отражать что-то хорошее. Передо мной только ярость этой милой, решительно настроенной дамы, чувства и эмоции которой гиперболизируются во мне (о-ох, папе бы понравилось, что я использую в речи слово «гиперболизируются») и не дают ясно мыслить. И в тот момент, когда я была готова начать выкрикивать всякие оскорбительные кричалки и лозунги, чтобы привлечь внимание общественности, в тот момент, когда я уже была готова напасть, выплюнуть все эти тёмные эмоции на окружающих… мою руку кто-то крепко сжал.

Этот митинг будет отличаться от всего, что было со мной раньше. Я позвала Макса.

Я открыла дверь и опешила. Первая мысль пронеслась в голове: «Бежать, сейчас что-то будет, о ужас, только не это!»

Виктор показывал мне её на фотографиях. Вот они вместе играют в Дженгу. Вот пришли на баскетбол и сидят рядом с ярко раскрашенными болельщиками (конечно, ведь Виктор достал билеты аж в первый ряд и жутко этим гордился!). Вот они гуляют в парке летом, на ней красивое лёгкое платьице, такое светлое и нежное, что сразу хочется её обнять. Люблю эту фотографию. Она такая сияющая, лучезарная и навевает воспоминания о том времени, когда я могла гулять с Кирой за ручку и слушать её истории про птичек и рыбок. Вот ей вручают диплом об окончании университета, а она, вся такая серьёзная, сконцентрированная, ни тени улыбки на лице, со складочкой между бровей – видимо, кто-то раздражён рядом или она расстроилась, что я не пришла…

Перед глазами мысленно промелькнули сотни, а может, тысячи просмотренных фотографий. Ей 7. 8. 10. 15. 20 лет. Но ни одна фотография не сравнится в реальности с той, кто была на них изображена.

Я открыла дверь и опешила. Передо мной стояла… Кира да ещё и с каким-то улыбчивым парнем, который одновременно выглядел самым счастливым человеком на свете и как бы извинялся за всё, что было и будет.