Валентина Ивановна ругалась, но ни разу не стукнула. Игорек размышлял: “Почему так всегда бывает? Все самое нехорошее случается, когда не ждешь. А когда ждешь чего-то очень плохого – оно случается, но не настолько плохое, как ждешь?”

Лето сорок седьмого Игорек проводил большее время с детдомовской компанией. Это было очень интересное для него время. Игрушки тогда у детей были очень серьезные – было с чем играть в войну. Война совсем недавно кончилась, и кругом валялись и оружие, и боеприпасы прямо в лесу, на дороге, на станции, у домов. В доме, где жили первое время, Игорек собрал целый арсенал. Гордостью его был ручной пулемет, новенький, еще в смазке, правда, без затвора. Игорек привязал его к двуколке, оставшейся во дворе от прежних хозяев, и играл в Чапаева. Винтовку, совсем новенькую, он прятал за домом. Было еще несколько гранат без запалов и каски: две русских – одна зеленая, большая с ярко-красной звездой, а другая маленькая, какие были во времена Финской кампании; немецкая, белая (видно зимняя) с черным орлом; да еще черная, невесть откуда взявшаяся, пожарная с гребешком, как положено. Игорек собирал только то, что было совсем новое, как со склада. Старое не было смысла собирать, оно валялось под ногами кругом: и каски русские и немецкие, расколотые и с пробоинами, и патроны, и снаряды, и пушечные гильзы с порохом, и минометные мины, у которых ребята выковыривали пусковой заряд в виде патронов, похожих на охотничьи, и разные гранаты. Немецкие гранаты “колотушки” все были в плохом состоянии – их длинные деревянные ручки от сырости всегда были гнилыми и всегда были забиты муравьями, селившимися в них.

В послевоенное время дети были не по возрасту самостоятельными, взрослые за ними особо не смотрели – было не до них. Ребята гуляли, где хотели и играли, во что хотели.

Иногда ребята ходили в лес, где лежали огромные минометные мины. Не трогая боеголовку, они доставали из задней части “крыльчатки” порох просто из любопытства посмотреть – порох был разный: и макаронинками, и колбасками, и пуговичками, все разного цвета. Однажды, наткнувшись в кустах, прямо недалеко от вокзала, на ящики с латунными сверкающими пушечными гильзами с порохом, ребята надумали напугать народ. Они высыпали весь порох из гильз в одну кучу, которая получилась, как если бы высыпали пару мешков картошки, сделали пороховую дорожку до леса, подожгли и бросились подальше. Столб огня был “до неба”, на станции началась паника, но ребята были уже далеко. К счастью, ничего не случилось, никто не пострадал.

Но самым интересным была игра с танками. В дорожном тупике на станции, в низинке, стояли пять подбитых в войну танков. Ребята, играя, все там облазали. Все казенные части с пушек и пулеметов давно были сняты, но в одном месте, куда было не пролезть (не хватало сил разобрать завал), мог оказаться нетронутый пулемет. Ребята давно собирались добраться до того места, но боялись: “А вдруг там остался убитый танкист”.

И, наконец, однажды собрались, прихватив с собой ломик и Пашку. Пашка – это сын одной воспитательницы, который с рождения был недоразвитым. Он был большой, лет пятнадцати от роду, и, как всегда в таких случаях, очень сильный, но очень пугливый. Стоило только на него прикрикнуть, и он с плачем убегал к маме. Одному ему было скучно (он не все понимал из того, что говорили взрослые), и он постоянно увязывался за компанией ребят. Иногда Пашка компании вовсе не мешал, но иногда его прогоняли. Когда ходили играть к танкам, Пашку брали с собой – он спокойно мог открыть подржавевший люк, что сделать им и вчетвером было не под силу. Спустившись через люк в танк, ребята стали обсуждать: “С чего начать”. В этот момент Пашка, оставшийся наверху, то ли нечаянно, то ли играя, взял да и захлопнул люк. Заметив это, ребята стали звать Пашку, но он не понимал, чего от него хотят. И когда, выйдя из себя, кто-то закричал на него, Пашка заплакал и убежал к маме. Час или два компания искала способ выбраться. Люк, как ни старались, не поддавался, надежда на то, что вдруг вернется Пашка, через час рухнула. Отверстие наружу было одно: круглая дыра от выбитого пулемета, но пролезала в него только голова, а плечи нет. После раздумья Игорек попробовал просунуть голову одновременно с одной рукой. Хоть с трудом, но это получилось, а дальше оказалось еще проще – он оказался на воле. Второй – за ним. А третий оказался слишком толстым. Передняя-то часть туловища прошла спокойно, а вот задняя застряла – задница была толстой, как у девчонки. Четвертому путь на свободу был перекрыт. Как ни пытались все вместе – ни вперед, ни даже теперь и назад толстяк не проходил, а только орал и, наконец, разревелся, то ли от боли, когда тащили его втроем, то ли от досады, то ли из страха остаться так навсегда. Пришлось двоим бежать в детдом за помощью. А остальные двое были освобождены, наконец, только к ужину.