Вся прилегающая территория была определена как особо охраняемая зона. Сюда никого не впускали, отсюда никого не выпускали. Экипаж поселили на плавучей казарме. Боевую вахту в ожидании сигнала из штаба флота несли только радисты, в числе которых был и автор этих строк. Потянулись долгие дни тягостного безделья. Матросы томились на четырёхэтажных койках, ели от пуза макароны по-флотски, спали и смотрели бесконечное кино.

Киноаппарат стоял посередине кубрика. Любимым развлечением стала ловля крыс. Кто-то пустил слух, что за десять хвостов матросам положен отпуск на родину. По ночам, вооружившись чумичками (поварёшка), они гонялись за огромными, откормленными трюмными запасами грызунами. В основном безуспешно.

Через неделю, когда все выспались, отъелись и пересмотрели весь запас фильмов по три-четыре раза, экипаж стал впадать в уныние. Появились слухи, что поход отменяется. Тоскливый экипаж стал доставать из глубоких шхер неприкосновенные запасы спирта, который на флоте называют «шилом». На борьбу за боеготовность встал было замполит. Не имея других средств борьбы с проявлениями несознательности, он нажимал на ежедневные политинформации. Читал лекции о вреде пьянства, пугал ненавистными американцами и мировым империализмом. Но даже живое общение с политработником не помогало. От неопределённости и безделья экипаж засасывало в трясину тоски.

Ночью резко изменилась погода. Ударил мороз. Залив затянуло тонким слоем хрупкого льда. Лучи восходящего солнца, ударяясь в гладкую блестящую поверхность, преломлялись, рассыпались миллионами разноцветных искр. Весь залив засиял чудесным светом. Только небольшой участок вокруг казармы темнел незамёрзшей водой. Утром подводники высыпали на палубу. Весело обсуждали природное явление. Размахивали руками, суетились. Вдруг все услышали странные звуки. Посмотрели вверх. Там, со свистом рассекая холодный воздух огромными крыльями, кружила стая лебедей. Делая большие круги, птицы приближались к казарме. Все, не сговариваясь, застыли на своих местах, боясь спугнуть их неловким движением. Снизу хорошо были видны вытянутые вперёд шеи, прижатые к безупречно белому оперению живота чёрные лапы. Наконец, убедившись в миролюбии людей, птицы, выставив вперёд лапы, стали садиться на воду с правого борта казармы. Скоро все шестеро приводнились и, не обращая внимания на нас, принялись приводить себя в порядок. Устраиваясь удобней, они поднимали вверх крылья. Солнце просвечивало распущенные перья, окрашивало их в розовый цвет. Всё происходящее было настолько нереально, что люди боялись даже пошевелиться. Шёпотом делились впечатлениями. Откуда они? Что привело благородных птиц в крохотную промоину на краю Балтийского моря, к людям, отрезанным от всего мира, готовым по первому сигналу ринуться в морскую пучину, преодолевать тысячи миль? К людям, способным нести смерть и разрушения, уничтожить любую указанную им цель.

Пьяный выстрел

С прилётом лебедей жизнь подводников изменилась, приобрела новый смысл. Смотреть на них можно было бесконечно. Матросы кормили их галетами. Бросали сухие квадратики пресного печенья. Благородные птицы не хватали их на лету, как это делают жадные, неразборчивые, суетливые и крикливые чайки. Высоко держа гордую, украшенную вокруг глаз пятнами голову, лебеди делали вид, что равнодушны к подачкам. Потом медленно изгибали бесконечную шею, аккуратно брали корм длинным клювом с поверхности воды и так же медленно разгибали, демонстрируя её гибкость и грацию.

Мой земляк моторист Василий Давыдов служил по последнему году. Он вырос в ставропольском селе Манычское на берегу озера Маныч-Гудило, можно сказать, среди лебедей. Я заметил, как он подолгу стоит, опершись на бортовой леер, и смотрит на птиц. Перед его глазами, как он позднее признался, всплывала одна и та же картина.