– Сказала тебе, алкаш: будешь буянить – заберут!

Долгов плюнул в сердцах, отошел от окошка и, обиженно нахохлившись, снова сел на скамью.

“Бешенная какая-то баба. Я еще на перроне почувствовал, что тут дурдомом пахнет.”

Холод быстро подбирался к спине. Не давало покоя и оскорбленное самолюбие. Он поднялся с праведным желанием вышибить эту дурацкую фанеру. Подошел к кассе. Потоптался в нерешительности и плюнул в сердцах.

Не то воспитание, прямо сказать ущербное воспитание…

Раздраженно раздувая ноздри, поплелся наружу. Черт с ней, с печкой – телефон, нужен телефон. До поселка с рюкзаком идти далековато. Оставить рюкзак здесь, с этой ненормальной – дураков нет.

“Ненормальная” представлялась в виде гром-бабы, толстой и неопрятной, с грубым, мужеподобным лицом. Наверное, еще и с волосатой бородавкой на носу. С такой только свяжись…

Недалеко от вокзала стоял утонувший в сугробах домишко. Телефона там, конечно, нет, но может, примут на время рюкзак? Скрипя по снегу плохо гнущимися валенками, Долгов зашагал по тропинке. Поднявшись на крохотное крылечко, постучал в дверь. Никто не отзывался. Постучал громко, решительно. И тут глухо.

“Ясно: всех покосила чума, связь с большой землей прервана,– вяло пытался шутить Долгов.– Выжила одна дура с бородавкой на носу. Потому что таких дур и чума не берет… Хотя на севере, вроде, не бывает чумы. Значит, есть надежда наткнуться на говорящее существо. Вон еще один дом, последний.”

Он направился к этой последней надежде, но на полпути замедлил шаг и остановился. На длинной цепи сидел огромный лохматый кобель. Он азартно следил за каждым шагом незнакомца и от нетерпения ерзал задом по снегу, предвкушая радость точного прыжка. На его мощном загривке поднялась шерсть, из ощеренной пасти капала кровожадная слюна. По всем приметам, зверюга опытная, потому преждевременно не подавала голос, опасаясь спугнуть двуногую дичь.

Долгов на глаз прикинул длину цепи и натянутой проволоки, по которой скользила эта цепь. Выходило, что эта ненормальная, которая за стенкой, не так опасна, как эта, которая на цепи.

Увидев отступление жертвы, зверюга разочарованно тявкнула и озадаченно вывалила язык.

“Ладно, рискну,– решил Долгов,– возьму вокзал с тыла.”

С обратной стороны вокзала – невысокой крыльцо и дверь, которая должна вести в служебное помещение. Надо незаметно подобраться и постучать в дверь, тогда, может, откроют. Ведь на любом вокзале должен быть телефон. Если эта проблема не даст позвонить, то он хоть на место ее поставит… чтоб знала. Поди не укусит, разве что еще раз облает.

Тропинка еле угадывалась, и Долгов проваливался в глубокий снег. Черпнул полное голенище валенка, болезненно поморщился. Но вот и крыльцо. Занес было ногу на ступеньку и замер в такой позе от резко распахнутой двери. Подняв глаза, он изумленно раскрыл рот: опираясь на швабру, на пороге подбоченясь стояла молодая еще женщина необычайной красоты. Нервно, явно наспех наброшенный на голову и плечи пуховый платок как будто подчеркивал ее вызывающую, с южной примесью красоту.

– Ну, ты наглец,– произнесла она с какой-то спокойной яростью, и все это подействовало на Долгова сильнее, чем если бы его огрели шваброй. Он отпрянул от крыльца и снова провалился в снег, набрав в другой валенок. – Ведь русским же языком сказала: нету бутылки. Не-ту! Все, закрыта лавочка, чеши отсюда.

Платок у нее сполз с головы, открыв черные как смоль, слегка вьющиеся волосы. Они падали на плечи тяжелыми шелковистыми кольцами. Немного раскосые глаза смотрели на Долгова победно и даже чуточку лукаво.