К мужчине, что находился в доме напротив, подсела высокая, худая женщина. Она зябко куталась в махровый халат, сонно терла глаза и, широко зевая, что-то спрашивала. Мужчина поначалу молчал, игнорируя, а потом зло затушил окурок, как показалось Святославу, и встал. Женщина убрала пепельницу и вышла, погасив свет.

Святослав поежился – от очередного порыва ветра ли, или же от внезапного страха – прожить жизнь вот так: не высыпаясь, перебиваясь случайными связями, со скребущей душу совестью. Закрыл стеклопакет и вернулся в спальню.

Стылый, забрался под одеяло к теплой на ощупь, но чужой по определению девушке, и зажмурился, мечтая, чтобы давняя знакомая -Тая не приснилась, подарив тем самым мимолетный покой его мятежной душе.

У него будут деньги – что еще нужно?

Усталый, нервный от недосыпа, Святослав забыл подумать, что кроме денег для счастья нужно кое-что еще.

Кое-что важное, без чего не спится – и ворочается с бока на бок, и бросает в жар, а ноги мерзнут; без чего мучают головные и гастритные боли.

Любовь ли то? Как знать. Любят многие – и взаимно, и безответно, но становятся счастливыми – единицы.

Святослав задремал, так и не успев схватить мысль за хвост – чтобы быть по-настоящему счастливым, нужен бесконечный душевный покой.

***

Александр Григорьевич играл в карты с другом.

За окном сыпала песчаная буря, рыжей пылью занесло дороги, засыпало окна, но в номере на тридцатом этаже было спокойно, лишь только слышался редкий вой ветра и скрежет песчинок, трущихся о стекло.

– На что ты надеешься? – поднял брови отец Таи, – мухлюешь так нагло, будто я слепой.

Карта нынче выпала так себе, поэтому расслабился – проигрывать было не боязно, досадно только слегка.

– Тебе показалось, – улыбнулся в ответ второй мужчина.

Он был расслаблен – сидел себе, попеременно поглаживая золотые запонки на манжетах, и лукаво улыбался.

– Да неужто! – махнул рукой Александр Григорьевич, – ну его, давай лучше кофе закажем, устал я, – он бросил карты в отбой и потянулся к телефону.

– Мне как обычно, – складывая картинки рубашка к рубашке, ответил гость.

Через пятнадцать минут молодой парнишка-официант вкатил в номер сервировочный столик, где исходили паром две маленькие глиняные чашки. Рядом с напитком – на серебряном подносе радовали глаз разнообразные восточные сладости.

– Черный, без сахара, с корицей и мускатным орехом, – протянул посуду официант, говоря на чистом английском.

– Спасибо, – гортанно ответил гость – мужчина помоложе, говоря на правильном арабском.

Официанту ничего не оставалось, как поклониться в ответ.

– Вот что ты выделываешься? – спросил у друга отец Таи.

– Почему бы и нет, если могу? – делая глоток и почти обжигаясь, ответил гость, лукаво щурясь.

– Тоже верно, – кивнул мужчина.

К своему напитку пока не притронулся – ждал, пока слегка остынет.

– Переживаешь из-за дочки? – поинтересовался через время друг.

– Да, – просто ответил Александр Григорьевич, – что-нибудь известно?

– Не могу ответить, – пожал плечами второй.

Помолчали.

– Говори же, – вскинулся голубоглазый брюнет, отставляя прочь пустую чашку.

– Порой ты пугаешь, – с заминкой произнес Таин отец, – откуда знаешь, что я хочу что-то сказать?

– У тебя на лице написано, – хмыкнул брюнет, – и нет, я не читаю мысли. Разве только чуть-чуть.

Александр Григорьевич поежился.

– Руслан, не держи зла, но ты странный, – пригубил мужчина напиток, – от взгляда жуть берет, а движения завораживают, даром, что мы знакомы который год подряд, и я немного пообвыкся. Но, друг, не мог бы ты быть более… человечным?

– Знал бы, как часто я слышу подобное, – усмехнулся в ответ Руслан, – постараюсь. А Тая твоя… скоро уже решится. Жди.