– Юра, скажи-ка мне, у тебя на этот раз в сценарии всё хорошо?

– Жопа, – мрачно отрезал Юра.

– А у нас, Юрочка, не вагон проктологов ожидается. У нас, милый мой… Дети! Ожидаются! – Аня сплюнула пол-литра яда в поднесённый дрожащими ручками Алёнки графинчик. – Так что же у вас там?

– Сердечки, зайчики, – принялся перечислять ответственный суицидник, – пляшут, поют, грызут немытые морковки, разводят антисанитарию на весь лес. В небе солнце. Волк исполняет на скрипке. Лисята готовят праздничный пирог с курятиной. Феи пикируют на соцветия. Говорю же, жопа полная!

– Хорошо! – голос Ани смягчился. – Идите, Юра, ставьте звук. Семён!

Семён икнул и протянул руководителю какие-то мятые изрисованные листы.

– Это что? – заинтересовалась Аня.

– Ну как… аллюстрации! – пробубнил художник.

– А почему, Семён, я по вашим ал-люстрациям вижу, кто тут из зверят мальчик, а кто девочка?! – зашипела Аня. – И с какой это стати у матушки-гусыни грудь больше, чем у меня? Вот тут вот, это что такое торчит у лисёнка? Вы, Семён, надеюсь, не с натуры рисовали? Нет? Жаль. Весьма впечатляющие размеры. Исправить! Быстррро!

– Будь сделано… – вымученно вздохнул Семён.

– Так чего это, кто водку-то заказывал? – повторил вопрос курьер.

– Да какую водку? Какую водку? У нас дети едут! Де-ти же! – обернувшись, хором проскандировали все присутствующие.

Курьер ухмыльнулся:

– А я вас ра-зы-грал! – весело выкрикнул он. – Это на самом деле не водка, а дети!

Он кинул ящик на пол, ящик раскололся, и из него высыпала орава ребятишек.

Целый вагон детей.

Аня лучезарно улыбнулась, взмахнула рукой и превратилась в фею.

Пётр решил, что пришла пора делать ребёнка. Как раз жена есть.

Зашёл в комнату, поправил трико и озвучил жене своё решение. Жена Петра с гордостью посмотрела на мужа – мол, какой ответственный мужик. Легла на тахту готовая.

Пётр повозился, не выходит. У него с этим проблемы. Позвонил соседу.

Пришёл сосед Павел. Посмотрел на жену Петра. А она лежит распахнутая и ждёт. Павел высморкался, плечами повёл:

– Надо бы того, – говорит Петру, – ну это самое-то.

Пётр метнулся к холодильнику, достал початую, разлил. Сели, закусили.

– Чо, как на заводе-то? – спрашивает Павел задумчиво. На вторую намекает.

Разлили, закусили. За завод.

– Да так, как всегда, ну…

Не заводится Павел. Что уж про Петра говорить. Жена лежит готовая, ждёт.

– Глянь, чо там? Лежит? – Павел закуривает. Пётр встаёт, идёт, смотрит, возвращается.

– Да не говори… Лежит, ждёт.

– Плохо дело…

Покурили, в окно посмотрели. За окном двор, бельё. Кошка носится. На бельё синица села, опросталась.

Пётр встал, зашёл в комнату, присел на тахту.

– Ну как, норм?

– Очень, – отвечает жена, – очень норм.

Пётр видит, что норм. Гладит её по бигудям.

– Молодец, – говорит, – ты у меня. Ну, лежи. Ща усё будет.

Жена лежит. Ответственная. Размышляет, как дитё назвать.

Пётр возвращается на кухню, а там Павел. Павел разлил уже. Закусили, вздохнули. Павел встал, обувается.

– Ты чо это удумал? – возмущается Пётр. – Никак уходишь?

– Дак, я это! – Павел на бутылку кивает. – Я не того. Ты не подумай!

Пётр кивает согласно: «Ага! Ну, давай».

Павел уходит до магазина. Жена лежит. Пётр сидит. Кошка носится. Синица бельё пачкает.

Пётр пишет стихи на пачке беломора. Жена эротически стонет с тахты, старательно копируя успешных в этом деле актрис. Но получается трагично и патетично. Пётр плачет.

Звонит телефон. Потому что за него уплочено.

– Алло! – говорит Пётр. Потом берёт трубку и повторяет в неё.

Это звонит тётя Зина. У неё язык зачесался. Пётр спрашивает у неё подробности зачатия. Тётя Зина рассказывает, и Пётр снова плачет. Жена эротически постанывает с тахты.