Когда явился подозрительно хорошо одетый и негативно настроенный мужчина по Настину душу, я даже немного напрягся. Как будто это только мне можно на неё ворчать и выражать недовольство. А все остальные пусть обходятся вежливой прохладностью.

Настя увела Корабельцева-старшего в дом, а я заговорщицки подмигнул дочери:

- Ты знаешь, где тут можно подслушать, что в доме говорят?

Её большие выразительные глазёнки загорелись, она опять схватила меня за руку и потащила в кусты малины. Пришлось идти гуськом, сложившись в три погибели, зато пост наблюдения был идеальный: нас не видно, но через форточку слышно каждое слово, сказанное в комнате:

- Это просто возмутительно! - говорил мужской голос, однако, не так уж и возмущённо. Скорее уж холодно и надменно. - Мой сын посещал самую лучшую гимназию в городе с углублённым изучением языков, в том числе и русского. И был хорошистом. А вы ставите ему двойку за первый же проверочный диктант! Двойку! Да у него отродясь двоек не было!

- Простите, - вежливо, но тоже прохладно отвечала Настя, - я не знаю, что за гимназия и почему там так неадекватно оценивают знания учащихся...

- А вы не слишком много на себя берёте? - прошипел Корабельцев. - Сидите тут в своей деревне и мните себя великим филологом...

Настя нисколько не утратила присутствие духа, её голос даже на секунду не дрогнул:

- Я окончила педагогический университет города N-ска, это вполне уважаемое учебное заведение, можете навести справки. У меня не красный диплом, но и нет ни одной тройки по профильным предметам, поэтому я считаю ваши претензии безосновательными.

- Вы... бакалавр?

- Да.

Мужик фыркнул.

- Специалитет отличался от бакалавриата лишь парой узкоспециальных предметов, мало относящихся к преподаванию в школе, и длительной практикой на полтора семестра, - оттарабанила Настя фразу, видимо, давно натеревшую ей мозоль. - Но потом его упразднили, а в магистратуре я не вижу смысла: в науку идти не планирую, хочу быть учителем.

- Очень рад за вас! Но так не пойдёт. Я не позволю, чтобы к моему сыну относились особо, из-за того, что он не местный.

А вот тут Настя, кажется, разозлилась: её голос вдруг зазвучал так холодно, так неприязненно:

- Уверяю вас, такое с моей стороны невозможно.

- Мда? Но дети-то ваши вовсю стараются...

- Мы проводим с ними разъяснительную работу. Я лично слежу за тем, чтобы Пашу не обижали. Впрочем, он и сам пока справляется. У него хороший удар левой, - тут в её голосе послышалась улыбка.

- Ещё бы! Он пять лет боксом занимается.

- Это прекрасно. Значит, совсем скоро его авторитет среди одноклассников утвердится.

- Скоро! Да он скорее к матери вернётся...

- В любом случае, здесь мы с вами вряд ли чем-то можем ему помочь.

Дальше мне стало неинтересно слушать, и я потихоньку вернулся на огород. Дуняша, тоже откровенно заскучавшая, с готовностью двинулась за мной.

На втором круге по участку я стал подмечать странные детали: какие-то трубы в некоторых местах участка - очевидно новые, недавно смонтированные. Одна шла в баню, там же обнаружилась свежевыкрашенная дверь, подправленные лавки.

- Кто это делал, Дуня? - спросил я у дочери.

- Это дядя Алёша, он тут рядышком живёт.

- Что за дядя Алёша? - почувствовал я невольный укол ревности. - Какой он? Старый, молодой?

- Молодой, - подумав, выдала Дуняша.

- А у него есть дети?

- Неет! - засмеялась она. - Как же ему боженька даст деток, если у него жены нету? Детки только от жены бывают.

Всё-то она знает! Разве можно так ребёнка без разбора просвещать?

Однако отсутствие у дяди Алёши семьи напрягало.

- Он нам трубы сделал, - продолжила тем временем Дуняша. - Мама сказала, теперь всегда водичка дома будет, даже зимой.