– Мариша, милая, пропустишь? – вклинилась «Конта» перед девушкой, одетой маркитанткой. – Ничего не успеваю! Надо Гальку домой отконвоировать и на концерт в «Союз печатников» лететь, там денег не платят, но обещали в их ОРСе с обувью помочь!

– Становись, – разрешила «маркитантка».

– А по скольку дают? – тараторила «Конта».

– По шесть, – со скорбным вздохом отвечала снабженка национальных гвардейцев.

– А на воскресенье? – ахнула Клавдия.

– На воскресенье не дают, – так же скорбно продолжала «маркитантка».

– Почему? Всегда давали! – возмутилась Клавдия.

– Мама, – дернула за руку «Конту» «Жюли», – как я сегодня играла?

– Хорошо! – отмахнулась от дочери Клавдия. – Нет! Так дело не пойдет! Надо протестовать! В дирекцию надо идти, в партийную группу! – с интонациями лидера парижской черни возмущалась мать Гали. – Мы в воскресенье играем, значит, нам должны давать талоны и за воскресенье!

– Мам! А плакала я хорошо? – приставала Галя.

– Хорошо ты плакала, – рассеянно похвалила мама.

– Значит, я тоже стану актрисой? – радостно спросила девочка.

– Если будешь лезть вне очереди, то станешь не актрисой, а такой же наглой дрянью, как твоя мама! – величественно сказала старуха, стоявшая в очереди вслед за «маркитанткой».

– Как вы выражаетесь при ребенке? – взвилась Клавдия.

– Действительно, Софья Андреевна, – вступилась за подругу «маркитантка». – Я для Клавдии очередь занимала.

– Сама молчи, бездарь! – прервала ее старуха. – Понапринимали в театр шлюх провинциальных и удивляются, чего это зритель не ходит! А зритель – он не дурак! Он разницу знает между борделем и храмом искусства!

– Это кто бездарь? – начала наступать на старуху «маркитантка». – Кто, я спрашиваю?

– Ты! – взвизгнула старуха.

– Я? – переспросила «маркитантка», краснея в преддверии нешуточной драки.

– Ты! – подтвердила старуха. – Бездарь и шлюха!

– Мариночка! Мариша! – схватила за руки подругу Клавдия. – Оставь эту руину буржуазной пошлости! Ее зрителя Красная армия в Черном море утопила, вот она и злобствует! Не реагируй, родная! Будь выше этой содержанки купеческой, никому не нужной старухи!

– Я-то вот как раз и нужна! – завопила Софья Андреевна. – Мне Максим Горький адреса преподносил! Плакал и руки целовал за исполнение Гедды[5]! Литературное сообщество брошь бриллиантовую презентовало…

– Бриллианты сдала или сокрыла от советской власти? – обрадовалась «маркитантка».

– Лактионова! Быстро ко мне с дочерью! – прервал скандал пробегавший мимо озабоченный мужчина в мятом холщовом костюме.

– Валентин Валентинович! – протянула к нему руки старуха – Защитите! Это невыносимо!

– Потом, Софья Андреевна, – отмахнулся от нее заведующий труппой, – потом!

– Товарищ Касьянов, – представил заведующий, входя в свой кабинет, молодого мужчину в военном френче, рассматривавшего почетные грамоты и благодарственные письма, густо висевшие на стенах кабинета. – Из ЦК ВЛКСМ[6]. У товарища Касьянова к тебе, Лактионова, ответственное дело! Вернее, не к тебе, а к твоей дочери, – садясь за свой стол, заваленный бумагами и разнообразной макетной дрянью, сообщил заведующий. – Товарищ Касьянов, – вдруг хохотнул он, – знаешь, как в театре зовут заведующего постановочной частью?

– Нет, – мрачно ответил комсомольский работник.

– Завпост! – сияя от предстоящей шутки, заявил заведующий. – А как зовут меня, заведующего труппой, знаешь?

– Нет, – еще мрачнее ответил преисполненный важностью порученного ему задания важный гость.

– Завтруп! – засмеялся заведующий.

– Товарищ Лактионова, – отвернулся от весельчака-заведующего комсомольский работник, – мы отбираем детей для вручения цветов членам Центрального комитета ВКП(б)