В свете тусклого бульварного фонаря его лицо мерцало…

Он был обижен, страдал и, наверное, оттого был невероятно прекрасен, как молодой античный бог.

– Нет, ничего, – устало ответила Галя. – Пойдем… поздно уже.

– Михаил Георгиевич! – взмолилась Галина – Хотите, на колени встану?

И она бухнулась на пол с таким грохотом, что Арсеньев выскочил из своего необъятного кресла.

– Не ушиблась? – Он помог ей встать, подал стул.

– Ничего! – морщась от боли и растирая колени, успокоила его Галина. – Михаил Георгиевич! Помогите молодому актеру! Знаете, как доверие окрыляет?

– Не потянет он! – возвращаясь за письменный стол, сморщился главный режиссер.

– А вы попробуйте! – превозмогая боль, встала со стула Галина. – Доверьте! Порепетируйте с ним – он и раскроется! А?

– Я вот попробую… – задумчиво глядя на Галину, сказал Арсеньев. – Я попробую предложить роль Джульетты тебе!

– Почему мне? – испугалась Галина.

– Сейчас, пожалуй, я тебе этого объяснить не смогу, – признался главный режиссер. – Да и не надо тебе объяснений сейчас! Согласна?

– Михаил Георгиевич! – почти шепотом спросила Галина. – А как же Андреева? Она же не переживет! Весь театр говорит, что Джульетту будет играть она!

– Поплачет и перестанет, – равнодушно предположил Арсеньев. – Потом, что значит «весь театр говорит»? Что, у Шекспира написано на могильном камне, что Джульетту должна играть Андреева?

– Я без Саши играть не буду, Михаил Георгиевич! – ответила Галина. – Попробуйте его! Пожалуйста!

Это был уже другой двор. Большой шестиэтажный дом. У подъезда стоял «Бьюик», за рулем скучал хмурый шофер, вокруг «Бьюика» молча стояли мальчишки. Но тетушки все так же грызли семечки, сидя на скамеечке у подъезда.

Во двор влетела Галина, таща за собою смущенного Сашу Русакова.

– Давно? – спросила она у тетушек, кивнув на «Бьюик».

– Давненько, – отвечали тетушки, бесцеремонно рассматривая Галиного спутника.

– Это Саша, актер нашего театра, – небрежно представила Сашу Галина.

Тетушки холодно приняли эту информацию.

Из подъезда вышел Антон Григорьевич. Времена сменились. Теперь он был в строгом широком черном костюме, в галстуке и шляпе.

– Здравствуйте, Антон Григорьевич! – по-русски, с широким заносом руки, поклонилась ему в пояс Галина.

– Ой, Галька! – вздохнул Антон Григорьевич. – Это кто? – кивнул он на остолбеневшего при виде такого большого начальника Сашу.

– Это Саша Русаков. Актер нашего театра, – торопясь, представила Галина и потащила Сашу за собой.

– Мама! – завопила она, врываясь в квартиру. – Это Саша Русаков, мой муж! Актер нашего театра! Мы будем жить у нас!

Клавдия, убиравшая в это время со стола остатки как всегда роскошной закуски, единственное, что могла спросить:

– Вы расписались?

– Нет еще! – беззаботно крикнула Галина, обнимая мать и целуя ее. – Времени не было! Репетиция и спектакль вечером. Завтра распишемся. Ну, как он тебе?

Мама внимательно посмотрела на Сашу, но ответить не успела.

– А где Наталья будет заниматься? Ей к экзаменам готовиться надо! – закричала тетка Надежда. – Клавдия, чего ты молчишь?

– Пускай в общежитие переезжает! – весело посоветовала Галина. – И потом, зачем ей готовиться? Все равно не сдаст. Она три года на одном курсе сидит.

– Она болела! – вступилась за сестру тетка Надежда. – А ты вообще ни одного курса окончить не смогла!

– Ну и что? – радостно ответила Галя. – Зато я – ведущая актриса театра и кино, а вы – старые девы! – и, схватив Сашу за руку, потащила его в свою комнату.

Тетка Наталья заплакала.

Клавдия достала папиросу с длинным мундштуком и, закурив, задумчиво уставилась на дверь дочериной комнаты.