И вдруг во время танца, когда пары плавно кружились в вальсе, открылась дверь, и зашёл высокий статный солдат в форме оберштурмфюрера СС. С ним зашёл ещё один офицер, но Полина этого уже не заметила. В дверях стоял ОН. Ещё не узнав в нём своего ночного спасителя, Полина уже поняла, что это тот, кто отберёт её сердце.

Несколько минут они стояли молча, смотря друг на друга, пока на них не начали оборачиваться. И тогда оберштурмфюрер подошёл к Полине, но к тому моменту музыка уже стихла. Тогда он обернулся к своему другу, вошедшему вместе с ним, и попросил, чтобы поставили этот вальс снова. И вот дивная любимая мелодия «Под небом Парижа» звучит вновь, Полина осторожно, робея, кладёт ладонь на предплечье оберштурмфюрера и чувствует его осторожную руку на своей талии, и вот они уже кружатся в вальсе. Сначала медленно и несмело, а затем, когда мелодия нарастает, офицер всё быстрее и увереннее ведёт её по кругу, а сам круг расступается, другие танцующие пары отходят, освобождают им место. От того, что офицер кружит Полину быстро, у девушки появляется азарт, она видит и в его тёмно-серых глазах веселье, всё мелькает-мелькает и быстро-быстро кружится-кружится в лёгком прекрасном ритме вальса! А когда мелодия стихает, они отходят к стене, чтобы отдышаться.

– Herzlichen Dank, – произносит офицер, всё так же глядя на Полину серьёзным внимательным взглядом, а потом спохватывается, вспоминая, что русская девушка не знает его языка и говорит уже по-русски с едва уловимым акцентом, – Очень хорошо. Большое спасибо, фройляйн Полин.

– Вы знаете моё имя? – удивляется девушка.

– Да, – прямо отвечает офицер, – Я узнавал ваше имя, и мне его сказали. Хотите ещё танцевать, фройляйн Полин?

Было, было что-то такое в этом строгом молодом офицере, от чего на душе у девушки становилось легко, радостно.

– Хочу! – с восторгом согласилась она.

И они снова танцевали, снова и снова… До неприличия долго, только друг с другом, так как в последний раз… Впрочем, это и был первый и последний их раз, и он, и она об этом знали, догадывались, но стремились урвать у жизни положенное им, юностью данное! То, что никто не вправе отнимать, даже война…