– Белла, хватит!

Голос моего отца эхом раздался по всей больничной палате. Я замолчала.

– Мы знаем, через что Макс заставил тебя пройти, но ты не должна так говорить с матерью и кричать на неё.

– Оставьте меня одну…

Прошло несколько секунд, после чего я услышала голос закрытой двери. Я сделала глубокий вдох, пытаясь держать себя, чтобы не выпустить слёзы наружу. Я хотела плакать, но что-то держала меня.

Но…я почувствовала что-то.

Нежное касание.

— Почему ты не ушёл, Зейд?

– Потому что не хочу.

– Я сказала что хочу побыть одна.

– Ты думаешь, я уйду?

Я засмеялась, хотя тут не была никакой весёлого момента.

– Ты же понимаешь, что говоришь, да? Тебе меня жалко, да? Скажи честно.

– Мне тебе не жалко, Белла.

– Тогда зачем такая забота? Только не скажи, что сам Зейд Кавальере влюбиться в шлюху.

– Хватит так говорить о себе. Ты не шлюха. Давай. Вставай. Тебя надо сдать анализы.

– Почему? Ты волнуешься, что я могу быть заразна? Какая же забота.

– Нет, я хочу узнать беременна ли ты или нет.

– Так бы и сказал. Я могу сказать тебе. Я не беременна.

– Ты очень уверенно говоришь. Ты угадываешь будущее?

– Нет, я бесплодна.

Его лицо побледнело, как будто кто-то выбил воздух из его груди. Я видела, как его глаза на секунду затуманились, а потом он, как всегда, собрался и сжался. Но я заметила эту слабость, эту боль, которая промелькнула в его взгляде.

– Что ты… что ты сказала? – его голос стал хриплым, как будто он не мог поверить своим ушам.

Я ощущала, как его пальцы сжались на моем запястье, как если бы он пытался вытащить из меня правду. Я отвернулась, стараясь скрыть от него свои чувства.

Я все ещё помню этот, как будто это была вчера.

Я сидела на холодном стуле в кабинете, глядя на белые стены, как будто в них был ответ. Сердце билось в горле, руки дрожали, но я старалась выглядеть спокойно. Врач напротив перелистывал мои анализы. Его лицо было таким серьёзным, что я сразу поняла – ничего хорошего он не скажет.

– Я не буду ходить вокруг да около, – начал он, наконец. – Мы провели все возможные исследования…

Я задержала дыхание.

– У вас бесплодие, – прозвучало просто, почти буднично. – Шансы забеременеть естественным путём – практически нулевые.

Я не сразу поняла смысл его слов. Они будто отскакивали от меня, не задевая по-настоящему.

– Простите… что? – прошептала я, чувствуя, как леденеют пальцы.

Он посмотрел на меня с жалостью, которую я не просила.

– Ваша репродуктивная система сильно пострадала. Это не излечивается. Я понимаю, как тяжело это слышать, особенно в таком возрасте…

Я кивнула, не слушая дальше. Всё внутри сжалось. Будто часть меня умерла прямо в этом кабинете. Я вышла, даже не попрощавшись.

А когда оказалась одна, впервые за долгое время… я заплакала. Тихо, так, чтобы никто не услышал.

Мое сердце болело от этого признания. Я чувствовала, как его плечи напряглись, как напряжение вокруг нас становилось почти ощутимым. Он не сказал ни слова. Он просто молчал. Его молчание было тяжелым, гнетущим. И я понимала, что, возможно, он ненавидит меня за это.

Он сидел молча. Я почти слышала, как внутри него ломается что-то хрупкое, важное. Его пальцы разжались, и он медленно опустил мою руку, будто не знал, как теперь ко мне прикасаться. В его глазах бушевала буря – боль, злость, бессилие. Но не ко мне. К себе. К этому миру. К судьбе.

Общество всегда говорило мне, что ценность женщины зависит от ее способности рожать детей, и осознание того, что я не могу этого сделать, заставляет меня чувствовать…

Сломанный.

Неполный.

Менее чем. Я всегда гордился своей силой и независимостью, но это…

Из-за этого я чувствую себя неполноценной женщиной. Как будто я испорченный товар.