– Не паникуй, женщина, всё под контролем, – папа с улыбкой подхватывает обе мои сумки, на что мама недовольно хмурится. – Сейчас быстренько доставим Мишаню до остановки – и быстренько соберёмся к Макаровым на новоселье: они вчера переехали.

О-о, моё имя – это вообще отдельная история, которая начинается с банального: папа всем сердцем желал иметь сына. Когда мама ещё только забеременела мной, он почему-то твёрдо решил, что это будет мальчик, которому родитель и имя выбрал соответствующее – Михаил. Мама сначала хотела сделать УЗИ, чтобы знать наверняка, а после решила, что так даже веселее – оставаться в неведении. Зато после моего рождения она несколько дней не могла без смеха смотреть на выражение лица папы всякий раз, как он приходил к ней в палату. Правда, она рассказывала, что он некоторое время жутко на меня обижался и называл предательницей, потому что в итоге родилась девочка. Но упрямства ему не занимать, и, пока мама звала меня Манюней, папа продолжал называть Мишаней – оправдывая это тем, что всё равно созвучно. Я, когда подросла, сначала возмущалась, а потом привыкла настолько, что даже в университете при первой встрече с одногруппниками представлялась именно мужской версией своего имени.

– Эй, ещё не успели меня за дверь выставить, а уже собрались куда-то, – притворно ворчу, но на самом деле едва сдерживаю усмешку.

С Макаровыми у нас особые отношения.

– Ага, как же, – тут же вскидывается мама. – Слышали мы, что твой собутыльник поближе перебрался... Имей в виду, Павел Аркадьевич: не дай Бог узнаю, что ты там прописался – мы с Манюней вычеркнем тебя из своего фан-клуба!

Это родительница от меня нахваталась таких современных словечек – с тех пор, как я подсела на корейские поп-группы, мама начала использовать в своей повседневной жизни приличное количество моих специфичных высказываний. Иногда это придавало её речи бо́льший эффект – если она правильно их подставляла – но чаще всего они просто заставляли папу смеяться до колик в животе.

– Надь, ну что ты, в самом деле... – обиженно насупился отец. – Какого-то алкоголика из меня сделала...

– Думаешь, я не помню...

Дальше не слушаю, потому что история о том, как папа напился, перепутал этажи и случайно завалился к нашей соседке Татьяне Васильевне, стала притчей во языцех. В тот день у неё было какое-то торжество, куча народа, и потому отца вернули нам в целости и сохранности двое мужчин приятной наружности, которым мать в благодарность умудрилась всучить банку маринованных грибов. С тех пор стоило отцу только заикнуться про спиртное, как родительница тут же припоминала ему тот косяк четырёхлетней давности. И всё бы ничего, вот только соседка эта не замужняя, и на нашего папочку глаз положила – и даже наличие жены и дочери её не смущает. Мама всегда её имя игнорирует, не стесняясь в глаза называть вертихвосткой; иногда их молчаливая «война» доходит до абсурда, но папа всякий раз виновато краснеет, когда они пересекаются на улице: понимает, что есть, за что извиняться.

Папа мои сумки спускает вниз поочерёдно, ибо у него уже несколько лет проблемы с поясницей, и тяжести ему таскать нельзя. По-хорошему, ему бы вообще к ним не притрагиваться, но он наотрез отказывается соблюдать осторожность, потому что это задевает его мужское достоинство. Мама и за это с ним частенько ругается, но папе каждый раз удаётся отстоять свою точку зрения. Возле подъезда стоит его машина, на которой он сегодня отработал, но он затянул с окончанием смены, чтобы успеть отвезти меня на остановку. Эта его забота всегда заставляла моё сердце сжиматься от нежности, и я радовалась тому, что мне повезло хотя бы с родителями.