Мне хочется узнать побольше о муже, о его прошлом. Но вот удивительно: в доме нет никаких писем, никаких документов. Это означает одно: Йенс отвез их куда-то в другое место или в доме есть тайник, который я так и не смогла найти. Единственное, на что я натыкаюсь, это подписанные мной когда-то под давлением Карстена в кабинете адвоката Йенса бумаги на оформление детского пособия (Kindergeld) на моих сыновей. Теперь я знаю, что затея провалилась, раз они вернулись назад. Я с самого начала предупреждала Йенса, что это бесполезная затея, потому что мои сыновья не только не прописаны в Германии, но и не являются гражданами тех немногих государств Восточной Европы, которые входят в ЕС, и студенты из которых могут получать пособия, даже находясь за пределами Германии. Но Йенс был твердо намерен каким-то образом провернуть эту аферу. Бумаги зарыты глубоко под чистыми листами бумаги формата А4 в нижнем выдвижном ящике у компьютерного стола. Я на всякий случай достаю их и рву на части. Не хочу, чтобы имена моих детей и их данные где-то фигурировали, я не доверяю человеку, с которым живу. Куски разорванной бумаги приходится прятать в мой рюкзак, иначе Йенс непременно увидит их среди прочего мусора. Выкину завтра по дороге в школу.

Когда Йенс вернется, я снова спрячусь в спальне. Разложу на широкой кровати свои тетрадки и учебники и буду делать домашнюю работу. Не знаю, что бы я делала, если бы не школа. Благодаря учебе, я каждый день могу выходить в свет, а не киснуть в четырех стенах, а выполнение домашнего задания коротает мне часы с обеда до вечера. После уроков я включаю себе какую-нибудь аудиокнигу на Youtube и слушаю часами, пока не наступает вечер. Под голос диктора часов в 10-ть я уже проваливаюсь в сон. В отличие от мужа мне завтра рано вставать, чтобы успеть на утренний поезд до Ильцена.

И хотя для Йенса по-прежнему принципиально важно, чтобы мы спали в одной постели, я знаю, что раньше 3—4 часов ночи он не придет. Так и будет сидеть у себя в гостиной за компьютером. Большая супружеская кровать с двумя матрасами позволяет нам не соприкасаться телами, когда он ляжет на свою половину. Я проснусь на мгновение, услышав, как он заходит в спальню, покрепче закутаюсь в свое одеяло и отвернусь к стенке. Всю оставшуюся ночь мне придется спать на этом боку, потому что у меня вызывает отвращение мысль дышать его дыханием. Излишне говорить о том, что сплю я исключительно в пижаме.

Иногда, до того как он закончит свои ночные бдения за компьютером, сквозь закрытые двери я, внезапно проснувшись, слышу, что он с кем-то разговаривает. Это явно не мама, слишком поздно. Разговаривает в расчете на то, что я уже сплю, и это пугает меня. Я выхожу из спальни и разговор сразу же прекращается. Иду с сигаретами через гостиную на балкон и вижу, как Йенс, не ожидавший моего появления, быстро сворачивает экран дисплея. Он поворачивается ко мне с лучезарной невинной улыбкой:

– Что случилось, шаци (дорогая)?

– Ничего, я просто захотела в туалет, а теперь хочу покурить.

Я подхватываю с софы плед и кутаюсь в него на ходу. Все-таки на улице уже осень.

Он идет вслед за мной, на ходу распечатывая свою сигару, и несет какую-то отвлекающую ерунду по поводу погоды и бессонницы.

– Кальт (холодно).– говорит он поеживаясь, но продолжает стоять на балконе в халате и тапках на босу ногу.– А почему ты не спишь?

Он проверяет по моим репликам, не слышала ли я его разговоров, что именно я слышала и не от этого ли я проснулась. Но я уже давно знаю, как себя надо вести с этим человеком.

– Почему не сплю? Я спала, только вот выпила много кофе перед сном. Пришлось вставать в уборную.