И вот мы слышим, как на суде покойный обращается к Осирису, а затем к каждому из 42 богов, оправдываясь в смертном грехе: «Слава тебе, бог великий, владыка обоюдной правды. Я пришел к тебе, господин мой. Ты привел меня, чтобы созерцать твою красоту. Я знаю тебя, я знаю имя твое, я знаю имена 42 богов, находящихся с тобой в чертоге обоюдной правды, которые живут, подстерегая злых и питаясь их кровью в день отчета перед лицом Благого. Вот я пришел к тебе, владыка правды; я принес правду, я отогнал ложь. Я не творил несправедливого относительно людей. Я не делал зла. Не делал того, что для богов мерзость. Я не убивал. Не уменьшал хлебов в храмах, не убавлял пищи богов, не исторгал заупокойных даров у покойников. Я не уменьшал меры зерна, не убавлял меры длины, не нарушал меры полей, не увеличивал весовых гирь, не подделывал стрелки весов. Я чист, я чист, я чист, я чист.

А при выходе из «чертога обоюдной правды» умерший говорит:

«Нет ко мне обвинения со стороны нынешнего царя… Я явился к вам без греха, без порока, без зла, без свидетеля, против которого я бы сделал что-либо дурное…»…

А вот за всеми этими откровениями следовала волна страстного любовного тока, который вместе с дрожащими губами профессора Цикенбаума пробегал по телу плачущей от счастья девчонки, из-за чего она падала с ним в траву и отдавала ему свое святое чистое тело сначала на земле, потом в священных водах Оки…

И было в этом что-то необыкновенное, тайное, тянущееся к ним из глубины неведомых веков, от всех умерших и ставших давно тенями, но оставивших им свет того великого грядущего, от которого до сих пор исходит страх собственного исчезновения…

Так и я попался на удочку профессора и соединил он меня тогда с устами другой безумной девчонки, и втянула она меня в свои сумасшедшие уста вместе со всеми погребальными заклинаниями из гробниц фараонов, и даже ночью на Оке, где звезды и луна создавали ощущение какого-то странного повторения наших человеческих жизней, и того, что мы называем истиной, правдой, которую все время ищем ит не находим, ибо не можем по настоящему любить и дорожить друг другом, а поэтому все время каемся и повторяем заклинания древних, таких же по сути несчастных людей, и рисуем богов, идолов, и поклоняемся им, и лишь в лоне женщины находим то, за что уже не страшно умереть, дав жизнь тем, кто в ней нуждается, и тому невидимому Мастеру, создавшему нас и наш мир…

Вот так профессор Цикенбаум попался мне как-то раз случайно под руку и стал святым, но вечно неуклюжим по причине своей научной всеядности, из-за которой он прослыл местным безумцем, хотя он знал много языков и таких древних, которых уже не знал никто кроме него, ибо наука, особенно древне-историческая и философическая далеко не всем в этом мире нужна…

А потом эта девчонка назвала себя дочерью Осириса и чуть не откусила мне нос, кажется, она слишком много выпила водки на березовых бруньках и хотела, чтобы Тот и Анубис взвесили на весах мое сердце, но во хмелю спутала мой сосок с сердцем…

Вот так нарвешься на какую-нибудь безумную грешницу, а она на радостях возьмет, да оторвет тебе все твое хозяйство, чтоб принести в жертву древним богам…

Цикенбаум долго смеялся над этим, но мне как пострадавшему было не смешно, и лишь потом, выпив водки, занырнув с девчонкой в Оку, и затаившись с ней на одно сладкое мгновение в камышах, я вернул себя благое расположение духа и звезд мерцающих над нами и Окой…

Мы все умрем, уйдем, но вот сейчас для нас сквозь нас открылась одна правда, а правда в том, что мы почуяли экстаз, а в нем лекарство от ужасного безверья, в котором нет для нас душевного тепла… Аминь!…