– Да! Наш танк горел не раз. А при взятии нашими войсками Берлина активизировались панцерфаустники. Стреляли они по нашим танкам отовсюду: из подвалов и окон, с крыш и из руин зданий. Но это нас не останавливало, мы рвались вперёд – знали, что впереди нас ждёт долгожданная победа! Прекращали бой только с наступлением ночи. Только темнота удержала нас от дальнейшего продвижения. Мы уже видели впереди Рейхстаг. Хотелось мира, победы, скорее увидеть родных. Однажды устроились мы в брошенном доме, зажгли свечи и начали есть. Скоро услышали мы тихое мяукание – это был кот, а с ним появился мальчишка-подросток, лет четырнадцати. Был он чумазый, голодный и испуганный. На нём были порванная солдатская куртка и шорты. Он что-то быстро сказал по-немецки и поднял руки. Мы его за наш стол усадили, дали ему еды и кота накормили. Мы смотрели на него и молчали, даже про еду забыли. Видно, в ту минуту каждый вспомнил дом, родителей, детей, братьев… Я принёс из танка свой баян, с которым не расставался все четыре года войны. За песнями, воспоминаниями и рассказами мы так и встретили рассвет…

Утром бои начались с новой силой. Артиллерия стреляла снарядами непрерывно. Небо стало красным от битой кирпичной пыли, а воздух – вновь горьким и едким от пороховых газов. Вперёд мы продвинулись не более ста метров. Когда ехали мы по узкой улочке, в наш танк сбоку попал огромный снаряд. Как будто адским жаром обдало меня, и страшная боль, как стрела, пронзила всё моё тело – я потерял сознание. Очнулся я уже в госпитале. Помню, медсестра, по голосу слышу, молодая такая, взяла меня за руку, радуется и взволнованно говорит:

– Товарищ капитан, победа! Победа! Германия капитулировала. Скоро домой вернётесь, встретитесь с родными!

Я чувствую – на глазах у меня повязка, и ничего не вижу! Совершенно ничего не вижу! Потом наш механик рассказал, что нашу машину подбил из панцерфауста тот самый мальчишка, которого мы в тот вечер нашли в доме и накормили. У него и панцерфауст был запрятан в том доме, в котором накануне мы провели ночь. На поправку я пошёл быстро, только зрение навсегда потерял. Мои боевые товарищи часто навещали меня в госпитале. Скоро и мой баян был в целости и сохранности доставлен сюда. Скоро в палате заиграла музыка, собирая половину госпиталя.

То, что я ослеп, была для меня трагедия – ведь я музыкант, и перед войной закончил Московскую консерваторию. От осознания свой слепоты хотелось плакать. И начали мне в голову всякие мрачные мысли приходить: «Ну, кому я теперь нужен? Слепой с обожжёнными глазами и душой!». Думал, думал и вдруг понял: нужен я своим родителям и друзьям. Вернулся я в наш родной город в июле 1945 года и решил для себя: «Нет! Не для того я воевал четыре года в танке, чтобы как слепой крот, безмолвно рыть землю и ждать своего конца. Я ведь человек!». И начал заново учиться ходить, писать и играть на фортепиано. Слух у меня обострился: слышу каждый шорох. Узнал, где и как можно научиться читать и писать, используя рельефно-точечную систему. Изобрёл её Луи Брайль, француз, ему было всего пятнадцать лет, когда потерял зрение. Он разработал специальный шифр, где для изображения букв используются шесть точек. Представляешь, шесть точек! Это и буквы, и цифры, и ноты, и знаки препинания! Продавливаю шильцем бумагу – пишу – и оставляю на ней бугорки. «Писать» приходится с обратной стороны листа. Текст пишется справа налево, затем страница переворачивается, и текст читается слева направо! Так я писать и читать научился заново. А за взятие Берлина наш экипаж был награждён орденом Красной Звезды, а мне Орден Отечественной войны первой степени дали. Вот и вся моя жизнь.