— Твоё дерьмо мне уже не в кайф.

Стало смешно смотреть, как Егор пытается сохранить контроль, его лицо словно шло рябью. Он потянул за веревки, вздёрнул меня вверх. Я на секунду захлебнулась, подавилась воздухом, но постаралась вернуть самообладание. Больно ли это? Безусловно. Но сегодня Егор переплюнул себя, доставил нестерпимую боль и выжал из меня остатки страха. Народ зааплодировал, а мне захотелось плюнуть от отвращения.

Закружилась голова, к горлу подкатила тошнота. Егор дал сильную нагрузку на мой вестибулярный аппарат. Перед глазами всё плыло, каждый вдох отдавался болью в боку, тела, стоящие вокруг меня в дёргающем свете, казались инопланетянами. Осталось ещё немного потерпеть. Передо мной вспышкой высветилось лицо мужчины, с жадностью разглядывающего моё тело на подвесе.

Я узнала его мгновенно. Садист, который избил именинницу – Нину. Воздух раскалился, будто я находилась рядом с горящей печью. Из носа потекло. Мелькали вспышки, кружилась голова. Вместо сабспэйса я семимильными шагами приближалась к другому берегу.

— Эй, бро! У неё, кажется, кровь из носа.

Егор словно очнулся, дёрнул подвес, следом мягко опустил меня на пол, стал быстро развязывать верёвки. Кто-то подал салфетку, и Егор прижал её к моему носу.

Я знала, что после освобождения нельзя резко вставать, но сейчас и не могла этого сделать, даже не получалось поднять руку, придержать салфетку. Было ощущение, что я не поднимусь самостоятельно с пола.

Егор, видимо, понял, что мне плохо, полностью освободив от верёвок, аккуратно сначала посадил, потом поставил меня на ноги. Затёкшее тело плохо подчинялось, его, словно жгло, кололо иголками.

— Вещи, — прошептала я.

Кто-то подал мне комбинезон и сумку-рюкзак. Одеться сейчас не было возможности. Егор поддерживал меня за талию, я неуклюже держала одежду, волоча её почти по полу. В спину нам неслись взволнованные, отрывистые реплики. Народ обсуждал наш чересчур эмоциональный перфоманс.

Спустя пару минут мы очутились у бассейна, где Егор уложил меня на жёсткий шезлонг, опустив подголовник. Кажется, я была неспособна шевелиться.

— Потянись, надо вернуть рукам и ногам тонус.

Я постаралась сделать, как он сказал. Он пощупал мышцы ног и рук, сел на соседний лежак. Если бы сделал небольшой массаж, мне стало бы легче, но Егор не хотел больше прикасаться ко мне.

— Может, найдёшь обезбол?

Егор молча поднялся и скрылся с глаз, я облегчённо вздохнула. Ещё немного полежав, пошевелилась, испытывая радость от того, что могу двигаться. Сжала несколько раз кулаки, разгоняя кровь в пальцах.

Хотелось воды и обезболивающую таблетку, до сих пор было больно делать вдох. Я смотрела на небо в тучах, сквозь которые пробивался отблеск луны. Луна тоже одинока.

Я поняла, что Егор ждал, что я приползу с повинной, глядя на него телячьими глазами, и когда этого не произошло, он озверел. Надежда, которая всё-таки теплилась в глубине души, угасла. Егор просто не способен любить. В его сердце нет такой опции.

Любовь – это не только сексуальное удовлетворение, не вседозволенность, не разнузданность, не развращённость. Любовь – это забота, трепетность к партнёру. Любовь – то состояние, в котором мы желаем блага всему и всем.

Я специально отослала Егора, видя, как неприятно ему находиться рядом со мной. Естественно, он не будет искать таблетки. В лучшем случае даст поручение Васе или ещё кому-нибудь. Зная меня, Егор предполагает, что я сама тихо уберусь с тусовки.

Не спеша, цепляясь руками, я села, дотянулась до комбинезона на соседнем лежаке. Немного подышав, поднялась на ноги, оделась, взяла рюкзачок, и, хромая, двинулась к паркингу. Потихоньку доеду, тут не так и далеко.