Канеда передернула плечиками откровенно на французский манер.

– Ну что я могу поделать, если они все влюбляются в меня? – возразила она. – Да, вчера вечером тетя Энн была вне себя из-за того, что я слишком задержалась в консерватории. Но я просто не представляю, каким образом можно было без посторонней помощи избавиться от ухаживаний лорда Уоррингтона.

– Должен ли я напомнить ему, как следует вести себя? – спросил Гарри.

– Едва ли это поможет. Какая скука… Он повсюду увязывается за мной, как пес. А не уехать ли нам из Лондона – подальше от него?

– И что же ты предлагаешь – возвратиться в Лэнгстон-парк или съездить во Францию?

Канеда не ответила, и он воскликнул:

– Ну нет! Уж к этой земле я и ногой не прикоснусь, разве только для того, чтобы сказать своим деду и бабке, да и всем остальным Бантомам, что я о них обо всех думаю – до последнего слова! Как смели они третировать maman, – гневно продолжал Гарри, – обращаясь с ней как с прокаженной! Да и герцог хорош… Даже считая себя оскорбленным, он не имел права устраивать papa подобную экзекуцию и в Париже, и в Лондоне. Мне бы хотелось расплатиться с ним той же монетой.

– Он наверняка уже скончался, – предположила Канеда. – Герцог был много старше maman и решил жениться на ней после кончины первой жены, чтобы молодая женщина наплодила ему побольше детей.

– У таких, как он, лишь одно это на уме, – с презрением в голосе сказал Гарри. – Пусть только его сын или любой наследник титула посмеет явиться в Англию, я найду способ расквитаться с ним!

Канеда глядела на письмо, как бы заново читая его. И вдруг воскликнула:

– Гарри, а у меня идея!

– Какая?

– По-моему, я могу принять это предложение и отправиться во Францию.

– А ты не сошла вдруг с ума? – поинтересовался граф. – С какой это стати ты поедешь туда после всего, что вытерпела maman?

– Я собираюсь это сделать именно потому, что они так обошлись с maman, и преподать всем урок.

– Не понимаю. Что же ты намерена делать?

– На прошлой неделе я кое-что услышала на приеме, – задумчиво сказала Канеда. – Тогда я не обратила на это внимания, и надо бы еще уточнить, но у меня такое ощущение, что те, кто живет возле Дордони, сейчас несут большие убытки.

Брат с интересом посмотрел на нее.

– Ты предполагаешь, что графы де Бантом могли разориться?

– Не знаю… Но этот факт проливает свет на их решение помириться. Потом они, возможно, захотят, чтобы кузина Элен вышла за англичанина.

– Не верю своим ушам! Это уж слишком! – пробормотал Гарри. – Но если им нужно именно это, тогда ты, вне всякого сомнения, откажешься помогать им.

– Глупый, я не собираюсь этого делать! – заверила его Канеда. – Если я и поеду к Бантомам, то не как обычная родственница, а как леди Канеда, богатая и блестящая, и, когда они переполнятся завистью, дам понять, что не протяну и пальца, чтобы помочь им.

– Похоже, это неплохая идея, если они действительно переживают трудные времена, – согласился Гарри. – Судя по словам maman, они люди богатые и влиятельные, а виноградники – это неисчерпаемая золотая кладовая.

– Я знаю об этом. Но что, если сбор винограда упал? Что тогда с ними будет?

– Возможно, ты и права. Однако мой тебе совет – лучше оставайся дома. Во Францию я не поехал бы даже ради того, чтобы избавиться от Уоррингтона.

– А что тут особенного! – мечтательно произнесла Канеда. – Я всегда хотела повидать родину maman, с которой меня связывает и половина собственной крови.

Гарри не отвечал, а посему она продолжала излагать свои доводы:

– Я прочитываю все книги о Франции, которые только попадаются мне; трудно выразить словами, как я хочу в Париж, но еще больше мне хочется посетить те края, о которых рассказывала мне maman: прежде всего, конечно, Дордонь, в которой она родилась, а потом уже долину Луары, где она могла бы жить, выйдя замуж за герцога.