Его возмущение заставило Канеду расхохотаться.
Тем не менее она взяла письмо со стола и принялась с интересом читать.
Оно было написано по-французски, а этим языком она владела так же свободно, как и английским.
Твердая и властная рука писала:
Шато де Бантом
Мой дорогой внук!
С огромным удовольствием мы узнали, что Вы унаследовали графство Лэнгстонское и теперь являетесь главой столь достойного рода.
Полагаем, интересы обоих семейств требуют, чтобы взаимное молчание прекратилось и Вы познакомились не только с самыми старшими из Ваших родственников, мною и дедом, но и с кузенами Элен и Арманом, которые страстно желают посетить Англию.
Восемнадцатилетней Элен пора быть представленной ее величеству королеве, а Арману необходимо посетить прием у принца Уэльского. Конечно, они были бы счастливы заручиться Вашей поддержкой.
Однако прежде нам хотелось бы пригласить Вас во Францию, чтобы Вы могли встретиться с ныне живущими членами знаменитого исторического семейства Бантомов, к которому имеете честь принадлежать.
Без сомнения, мы будем в восторге, если Вы прибудете вместе с сестрой. Мы сделаем все возможное, чтобы визит был для Вас приятным во всех отношениях.
Пребываю в ожидании Вашего согласия.
Ваша бабушка, с которой Вы, к сожалению, не встречались,
Евгения де Бантом.
Канеда отложила письмо.
– Ты прав, Гарри. Невозможно поверить! – вздохнув, сказала она. – Maman столько лет даже не существовала для нее! Как смеет теперь эта старая дама писать нам такие письма! Никогда не слыхала о чем-либо подобном.
– Не спорю, на мой взгляд, это наглая выходка! – воскликнул Гарри.
– Maman говорила мне, – негромко сказала Канеда, – когда ты родился, она написала об этом матери, надеясь, что та обрадуется.
– Могу сказать, чем это закончилось. Ответа так и не последовало.
– Хуже того, письмо вернулось невскрытым.
– Ну, этого следовало ожидать. Тогда как же они смеют писать нам, когда наши обстоятельства переменились? Не сомневаюсь, что, если бы, уезжая с maman, отец наш был графом, они простили бы свою дочь за то, что она обманула надежды герцога.
– Ненавижу их! – вскричала Канеда. – Иногда maman рассказывала мне о своем детстве, и я замечала, как тоскует она по дому, как хочется ей вновь увидеть друзей и родную Дордонь.
– Знаю, – кивнул Гарри, – она любила отчие края.
– Она часто говорила нам о реке и о замках, которые придают ей совершенно сказочный вид. Все это было настолько романтично, что мне тоже хотелось туда. Но поскольку papa нельзя было ехать во Францию, я даже не мечтала об этом.
– Виноват проклятый герцог, – ответил Гарри. – Когда papa, посещавший Францию с самого детства, обнаружил, что более не может бывать в любимой стране, он был страшно обескуражен.
Канеда вздохнула:
– Родители, конечно, дорого заплатили за свое бегство, однако явно не сожалели об этом.
– Конечно же, нет, – согласился Гарри. – Я просто не видел более счастливой пары, чем papa и maman; остается только мечтать, чтобы нам столь же повезло в браке.
– Именно так считаю и я, – проговорила Канеда, – поэтому ты наверняка поймешь (что бы там ни говорила тетя Энн), что я не могу выйти за лорда Уоррингтона, как, впрочем, и за любого другого молодого дурачка, который не может придумать ничего лучшего, чем лезть ко мне с поцелуями!
Генри расхохотался:
– Ты должна быть польщена.
– Вот еще! – вспыхнула Канеда. – Я выйду замуж только за мужчину, совершенно не похожего на тех, с кем случалось знакомиться до сих пор.
– Извести меня, когда ты найдешь такого, – сказал Гарри. – Не забывай: тетушки постоянно жалуются, что ты даешь пищу для пересудов.