Соблюдая приличия, они шесть месяцев выдерживали траур по покойному дяде и лишь потом вихрем ворвались в свет.

Внешность и обаяние Гарри – вкупе с титулом – открывали перед ним любые двери; Канеда пользовалась успехом иного рода, но не меньшим.

Если Гарри внешностью и манерами напоминал своих предков-англичан, то невысокая Канеда была похожа на мать.

По ее темным волосам пробегали таинственные синие огоньки, а огромные глаза в обрамлении длинных темных ресниц притягивали к себе, как магнит.

На этом французские черты кончались: голубые, как у брата, глаза, сочетаясь с темными волосами, делали ее очаровательное лицо еще прекраснее. И любой мужчина, раз поглядев на нее, уже не находил спасения.

– Гарри, это немыслимо! – выпалила Канеда вскоре после их появления в Лондоне. – Только сегодня вечером мне сделали три предложения!

– Меня это не удивляет, – ответил Гарри. Он-то видел, как сестра блистала в тот вечер на балу среди своих ровесниц, казавшихся рядом с ней неуклюжими, косноязычными и застенчивыми.

Ну а в обществе ослепительных, умудренных опытом женщин постарше Канеда заметно отличалась некой особенностью, делавшей ее совершенно неотразимой.

Наверное, секрет заключался в присущей ей живости – в свечении глаз, изгибе губ… Словом, Гарри еще не встречал женщины, столь наполненной жизнью.

Брат и сестра в детстве были необычайно дружны, и эта родственная близость между ними сохранилась до сих пор, а посему Гарри, как друг и покровитель, не торопил Канеду с замужеством.

Пожилые тетушки, сами назначившие себя к ней в компаньонки, уже пытались надавить на него: мол, сестра должна принять одно из перспективных предложений.

– Лорд Уоррингтон, – настаивали они, – чрезвычайно богат, а его дом в Хантингдоншире почти ни в чем не уступает Лэнгстон-парку.

Молчание графа лишь подлило масла в огонь.

– Нам сообщили, – не унимались они, – что Канеда отвергла графа Хедингли, даже не выслушав его предложения. Как можно вести себя столь опрометчиво?

Тирада эта не произвела особого впечатления на Гарри, имевшего собственное мнение о графе Хедингли.

– Канеда может выйти замуж за кого захочет и когда захочет, – ответил он, – и чем больше времени уйдет на это, тем лучше. Я рад видеть ее у себя в доме.

– Ты не вправе ухудшать ее шансы, – дружно запротестовали тетушки, но Гарри только расхохотался.

Что тут поделаешь, если сестра не желает воспринимать всерьез претендентов на ее руку и сердце! Он-то, конечно, понимает, как они разочарованы, а лорд Уоррингтон и вовсе впал в отчаяние.

Впрочем, прежде чем он успел что-то сказать, вошел дворецкий с утренней почтой на серебряном подносе.

– Поклон от мистера Барнетта, милорд. Он решил, что это личная переписка, и не стал вскрывать конверты.

– Благодарю вас, Доусон.

Гарри взял письма, небрежно вскрыл первое и, делая это, заметил, что остальные два – от симпатичных дам, за которыми он ухаживал.

Эти дамы, как он и рассчитывал, обратили внимание на то, что он уже несколько дней не был у них. Гарри удовлетворенно моргнул.

Но то, что вскрытое уже письмо было из Франции, он понял, лишь достав листок из конверта.

К огромному удивлению графа, под впечатляющей виньеткой, которую венчала корона, значился адрес: Шато де Бантом.

Канеда встала из-за стола, чтобы положить себе шампиньонов, запеченных в сметане по-деревенски.

При этом она заметила удивление на лице брата и то необычайное внимание, с каким он читает письмо.

Канеда села за стол, и граф, закончив чтение, протянул ей письмо.

– Не знаю уж, что еще сможет так рассмешить тебя…

– От кого оно?

– И не поверишь, – ответил Гарри, – это письмо от родственников maman! И как они только смеют писать мне по прошествии стольких лет лишь потому, что я унаследовал титул! Воистину хочется плюнуть.