Поселение Манали, где мы живём, небольшое и расположено на севере Индии, в предгорьях Гималаев в долине Кулу – долине Богов. Из окон нашего дома горы хорошо видны – открывается величественный вид священных хребтов. Жизнь была бы пресной и безвкусной, если бы не красота гор. Само нахождение, жизнь в их окрестностях облагораживало, красота не давало проникнуть в душу унынию.

Расстояние до звучащей флейты было небольшое, и я пошла на звук. Красивая мелодия звала. Я хотела избавиться от горестных мыслей, и ещё мне было любопытно – я хотела узнать кому в такой час не отдыхается. Чем ближе я подходила, тем учащённее билось сердце и накатывало непонятное волнение…

За домом росли кустарники, и мелодия доносилась оттуда. Уже сгущались сумерки, я боялась, что меня потеряют, но флейта манила вперёд. Сейчас узнаю, кто так красиво играет и побегу назад.

Я осторожно подошла вплотную к кустарнику, медленно раздвинула ветки, отводя рукой упругую, мешающую смотреть листву. Прямо на земле, вполоборота ко мне, сидел юноша. На вид ему было лет двадцать. Было уже сумеречно, но я разглядела у него длинные, темные волнистые волосы до плеч. Он был одет в светлую курту* и белые дхоти*. Мелодия нежно лилась из флейты и было заметно, как юноша самозабвенно старательно перебирал пальцами на инструменте.

Ветка под неосторожным движением руки хрустнула…

Курта* – длинная широкая рубаха

Дхоти* – шестифутовое белое хлопковое полотно, драпируемая на бёдрах. Вид брюк, несшитая одежда.

Мелодия прервалась, и юноша повернул голову на хруст. Я не испугалась, что меня заметили и не старалась убежать. Мне было интересно узнать, кто так искусно играет. В нашей деревне я ни разу не слышала, чтобы кто-то играл на флейте. Барабанщиков и трубачей было много, но чтобы флейта…

Юноша не отводил глаз, я тоже с любопытством его разглядывала. Глаза… Даже в сумерках его глаза, смотревшие без тени растерянности или испуга, притягивали взор. Мне даже показалось, что они блестят или светятся. Какое-то неуловимое излучение исходило из них. И они были очень красивыми. Очень. И само лицо тоже. Но я никогда не видела его в поселении.

Его пристальный взгляд несколько потревожил спокойствие – я невеста и не должна теперь одна общаться с мужчинами, только в присутствии кого-то из родственников, а тут этот музыкант… Я уже спешно собралась уходить, сделала несколько шагов в сторону дома, но юноша тихо сказал:

– Постой! Я звал тебя! Моя мелодия была предназначена для тебя.

Ноги сами остановились, а я от удивления потеряла дар речи… Почему звал? Кто он? Я обернулась. Немой вопрос отразился на моём лице.

Музыкант промолвил:

– Я здесь, чтобы забрать тебя с собой. Но не силой, а по любви.

Наивная непосредственность юноши чуть не сбила меня с ног.

– Ты кто? – его утверждение показались мне безумной фантазией, не более. – Я тебя никогда не видела у нас.

– Как ты поняла – я музыкант. – ровным, бархатным голосом произнёс он. – Да, я не живу в поселении. Я спустился оттуда. – он указал на еле заметную тропинку, ведущую в горы.

–Ты спустился со священных гор? – почтительно прошептала я.

– Да! А почему ты об этом спрашиваешь шёпотом?

– Нам не разрешают понапрасну говорить о священных местах и тех, кто там живёт. Ты живёшь Там? – брови у меня поползли вверх, а рот приоткрылся от удивления.

– Да, я и мои собратья. И наши Учителя. Почему нельзя говорить? – настала очередь удивляться спустившемуся с гор.

– Там живут Боги, мы Им поклоняемся и напрасно не тревожим пустыми разговорами о Них. Ты разве один из Богов? Никто и никогда не спускался оттуда.