Айша подмигнула мне ярко накрашенным глазом.

- Шиш, - отчетливо сказал Кречет и бухнул кружкой о барную стойку.

- Чего-о? – Айша сдвинула брови и сурово уперла руки в бока. У меня по спине пробежали ледяные мурашки, да и остальным, похоже, резко стало не по себе. Тишина, разлившаяся в зале, заслуживала звание «гробовой». Разве что Мирин продолжила беспечно ворковать над моим затылком.

- Я устал и пошел спать. Вечером расскажете, чем кончится эта комедия, - сказал Кречет и, сунув руки в карманы штанов, демонстративно утопал наверх.

- Ну и фиг с тобой, сморчок старый, - неожиданно легко простила его Айша. – Сам же потом напьешься и будешь ныть, что жизнь – го…но, а судьба – зануда, забросившая тебя в это болото. Мы тебя нашли, отмыли, вылечили, одели, накормили. Мы к тебе со всей душой, со всем сердцем…

«А ты нам тут фиг-вамы рисуешь», - закончил мой внутренний голос. Толпа сочувственно-укоризненно загудела, поддерживая Айшу и клеймя «неблагодарную сволочь» позором.

- Старый сморчок? Он что, старик? – шепотом переспросила я Мирин: мне-то показалось, что Кречету от силы лет тридцать.

- Как сказать, - пожала плечами девушка, укрепляя в моих волосах конструкцию из трех свадебных букетов, виноградной грозди и чего-то, подозрительно напоминающего старую метлу. – Для эльфа может и молод. А для нас с тобой сорок пять лет – это многовато.

Я кивнула. Мне и тридцать лет всегда казались чем-то далеким и непонятным, а тут сорок пять. Вот как, скажите мне, за десяток лет, что разделяют двадцатилетних и тридцатилетних, неформалы и модницы умудряются слиться в единую серую массу и полюбить безликие стрижки и желто-коричневую гамму? Мистика.

Неужели и я лет через десять сделаю стрижку «бесформенный боб» и начну носить не менее бесформенные жакеты – с узором «огурец» и уклоном в цвет «детской неожиданности»? Хотя нет. Меня же на днях повесят за соучастие в преступлении.

- Эйдан, тогда, может, ты? – Айша повернулась в другую сторону, и я вздрогнула: из темноты неожиданно проявился, будто привидение, черноволосый мужчина с глазами ворона – живыми, блестящими и бездонными. Он тряхнул головой, откидывая с лица челку, и улыбнулся, отвечая согласием.

Уау. Ущипните меня. Может, ну нафиг эту фею? Это ж не мужчина, а идеал. Какая кожа, какой профиль, какие манеры! И одежда под стать: все черное, практически облегающее, и только серебряные перстни, кулон и отделка на кинжале посверкивают.

Я шумно втянула обратно уже рванувшиеся наружу слюнки.

Мужчина вышел на свет и протянул руку к какой-то трубке. А-а, это, наверное, для метания дротиков. Ой, а можно я рядом с ним в засаде посижу? Ну хоть чу-у-уточку! Не надо мне никаких принцев. Меня вполне устраивает и вот этот экземпляр. Тем более, что он вроде бы не женат, судя по отсутствию кольца. И ловить его не надо. И на кол за это не посадят.

- Мирин, а, Мирин? – печально позвала я. – Давай все отменим, пока не поздно.

- Поздно, - девушка рванула завязки корсета, да так, что у меня ненароком вырвалось полузадушенное «Хой!», и стало не до любования мужской красотой. Пустите меня, а? Я передумала. Я домой хочу. Или хотя бы отпустите меня обратно в ту комнатку наверху, где я ночевала. Прикинусь тряпкой и спрячусь под кровать. Когда вся эта шайка-лейка спит, там почти уютно.

- Едут! Едут! – ворвался в помещение растрепанный пацан лет восьми.

- Что-то рановато, - засуетилась Айша. – По места-ам!

И все кругом закипело, забурлило, будто в классе после звонка на перемену. Меня дернули за руку, потащили сначала в гущу людей, где изрядно помяли и сплющили, потом в какие-то кусты, где я окончательно потеряла весь лоск, с таким трудом наводимый Мирин.