– Я тебя домой провожу. Да? – спрашиваю.

– Та я сама, на лисапете.

– Нет, надо проводить! Как же одной, ночью?

– Та не надо, тут всего два километра. А тебе в другую сторону. Иди вже сам.

– Так не годится…

– Ой, та тут через бугры никто ночью и не ездит. Ничего такого не думай!

– Когда увидимся?

– Завтра, в клубе.

– То есть, сегодня. Угу. – Я ещё раз страстно прижимаю к себе Раю и одухотворённый, возмужавший, гордый и довольный возвращаюсь в лагерь, мурлыча слова известной песенки: «С ненаглядной певуньей в стогу ночевал…»

Воскресенье. Можно отсыпаться, отдыхать, развлекаться, порхать, как я сейчас, осчастливленный простой советской девушкой Раей. А вечером я её увижу снова, и всё повторится! Рая. Рая. От слова рай. Она несёт восторг, блаженство! Я долго не хочу просыпаться, а поднявшись, веду себя то как сомнамбула, то вдруг чрезмерно оживлённо. Рая – радость – рай… Я хочу её увидеть. Хочу, хочу! Скорее б вечер.

И, наконец, приходит вечер. Сегодня в клуб идём лишь вчетвером. Среди нас и Женька Воробьёв, потому что его воображение покорила круглолицая, белокожая, с румянцем во всю щеку Любаня – поистине кустодиевский персонаж. Весьма энергичный Женька, чубастый, бровастый, долговязый, успевший умудриться кое-каким сексуальным опытом, теперь восторгался:

– Я уже думал, что все бабы – шлюхи, а тут такой цветочек, бутон прямо-таки. Цимус! Чистота и невинность.

Кроткая и благодушная Люба, дочь тракториста и доярки, учится в райцентре в педучилище, а домой приехала на выходные. И тут такая встреча – Женька Воробьёв! Нашёл свою Ассоль. Правда, мне она больше напоминает молодую дородную тёлку. Но, как говорится, любовь зла… Моя Рая тоже не грезилась мне в эротических снах, а вон как зацепила.

В клуб мы пришли едва ли не первыми. Присутствовали только местный пацан и его мамаша, которая протирала шваброй пол.

– Домино есть? – спросили мы.

Парень достал с полки коробочку. Вчетвером, вместе с ним, мы принялись «забивать козла». Постепенно клуб заполнился.

Пожаловала Женькина телушка. Он подскочил и усадил на своё место подростка. Вскоре один за другим и остальные мои компаньоны заменили себя за столом пацанами. В окружении местных малолеток я остался один. Моя Рая что-то не торопилась. Да и в клубе не наблюдалось вчерашнего аншлага, наверное, потому что завтра понедельник. Когда я окончательно понял, что моя вожделенная Рая не придёт, спросил у её подружки, где она.

– Так Райця ж в город уехала, пятичасовым антобусом. А ты всё ждёшь? Ой-ой, благенький, – рассмеялась та. – Бери вон любую и скачи. Чем мы хуже?

– Нет, вы слишком хороши для меня, – сказал я со всей серьёзностью, отвесил поклон и вышел из клуба.

Облом. Тоска. «О, жалкий жребий мой!» А я-то губы раскатал. Меня банально кинули.

Из-за угла клуба послышался девчоночий голос:

– Ой, та не надо же… Нет…

И Женькино воркование:

– Мне хотелось прижаться

к груди молодой,

Но ты шепчешь:

«Не надо, не надо…»

Ишь, как заливает! Есенина вспомнил. Романтиком сделался. Кажется, я злобствую. Это своё состояние я хорошо знаю, когда хочется одеться во всё коричневое и стать агрессивным вонючкой. Захотелось даже обмыться, но в лагере только холодная вода. Ещё хочется кому-нибудь в морду заехать. Конечно, лучше всего искупаться бы. Такое ощущение, будто у меня здесь постоянно грязные руки, и я даже чешусь. Наверное, от нервов. Слышал, бывает такое.

Ночью моё нервное состояние усилилось. В поле оно не прекращалось. Следующей ночью оно отчетливо локализовалось где-то в подбрюшье. Наступившим утром я убедился: на меня напали быстро размножающиеся насекомые, название которых считается неприличным. Возможно, в стогу подцепил. И ведь никому не скажешь! Засмеют. Надо смотаться домой.